Ольга Зубец
Позвольте предложить Вам совместное обсуждение или, скорее, разработку, сбор материалов и мыслей по следующей теме: «Формирование архетипов ценностного сознания». Речь идет о некоторой форме невербального воспроизведения моральных ценностных систем (что не отменяет их частичной вербализации), об архетипичных образах (например, героя, рыцыря…) и архетипах, воплощающих пространственно-временную организацию ценностного пространства (дом, граница нормативного пространства (ведь мы допускаем, что мир морали имеет некие границы – во всяком случае, в истории эти границы нередко имели вполне обозначенный вид – пространство морали могло очерчиваться границей человечности, человеческого, а могло выходить и в область звериного и божественного, вплоть до неодушевленного минерального мира, а могло сводиться к огороженному пространству поселения) и т.д.). Мне кажется, подобное исследование или обсуждение могли бы прояснить что-то в проблематике происхождения морали и ее эволюции, а также предложило бы нам новый понятийный инструментарий для анализа современного морального сознания и практик. Мне хотелось бы услышать (в смысле воочию увидеть) ваше отношении к этому предложению. Может быть, вы уже сталкивались с данной проблематикой в преподавании или исследованиях, тем более, что она имеет междисциплинарный характер. Получив интеллектуально-душевный отклик, я смогу или скорректировать наши планы или предложить вам свои соображения по проблеме «Ценностно-нормативное и «дикое» пространство».
Ольга Зубец
Какая печаль – молчание! Попытаюсь предложить цитату немецкого антрополога:
"Туген различают два вида праздников поедания мяса - chore и arimor.В обоих случаях женщины исключаются. Если во время arimor все проходит внутри kokwonin, обжитого пространства, то во время chore мужчины встречаются в диком пространстве. Они забивают быка или козла и продолжают есть и спать до тех пор, пока не проглотят все мясо. Если во время arimor мужчины рассаживаются согласно принадлежности к возрастной группе, то во время chore не существует никакого предписанного порядка. Мужчины усаживаются как кому нравится, в то время как в обжитом мире за столом соблюдаются строгие правила иерархии и каждый ведет себя по правилам. Однако в диком пространстве всякая мера и правила лишены силы. Мужчины встречаются, чтобы неумеренно есть.» (H.Behrend)
Туген – это племя в Кении
Является ли дикое пространство особенностью лишь первобытно-родового ценностного мира или его существование неизбежно и необходимо для любого ценностного пространства? Если последнее – то каковы его формы, изменения, функции и где искать его сейчас? В Интернете или в пространстве вне некоторой близкой общности? И где локализуется в таком случае мораль? Можно ли вообще говорить о ее локализации? О ее пространственной границе? Или человек не может перешагнуть границу ценностно-нормативной системы, углубиться в дикое пространство и там почерпнуть новое и, вернувшись, инициировать себя заново?
Ольга Дорохова
Ольга Зубец, мне так думается, что можно привести аналогию с карнавалом?
Дикое пространства означает, что в данном месте не действуют определенные моральные запреты? Мне кажется такого пространства не может быть. Если посмотреть из другого "пространства", то будет казаться, что никаких ценностей или моральных запретов не существуют. Но внутри самого пространства определенная ценностная организация существует, хотя бы на том основании, что в этих пространствах участвуют люди и как-то взаимодействуют.
По поводу виртуального мира. НА превый взгляд кажется, что там полная свобода, но тем не менее возникают некоторые моральные кодексы пользователя, негласные соглашения между пользователями, которые находятся в едином пространстве.
Та же самая проблема героя, когда утверждая, что он рушит некоторое моральное пространство, но он в то же время создает некое новое, но не абсолютно новое, а на основе фундаментальных ценностей, которые непререкаемы столетиями, например, ценности жизни.
Локализация может происходить на уровне профессионального этикета, на уровне этических кодексов, которые перестают действовать, когда человек выходит из заданного пространства.
Хафизова Наталия
Ольга Зубец, проговоренный, очерченный тобой круг вопросов – очень интересен, так что сходу у меня появился некий образ того, как я вижу это сейчас (хотя, наверное, очень бытово). Правда, у меня как всегда возникла в голове путаница с понятиями, ведь тема заявлена в виде «Формирование архетипов ценностного сознания». Для меня архетипы и ценности как-то не состыковались в одном понятийно-смысловом пространстве-времени (так как архетипы явно оформились раньше ценностей, последние же, как мне казалось, при своем возникновении опирались на архетипы, одухотворяя их). Но, поразмыслив над предложенной темой, открыла для себя возможность шире и, может, даже глубже для себя посмотреть на то, что есть архетип и ценность, на их взаимоотношения (как оформлю это в более или менее удобоваримый вид, поделюсь). Спасибо!
По поводу наличия дикого пространства как нормативно неоформленного, неупорядоченного некими культурными смыслами… Я считаю, что оно необходимо для развития самого нормативного пространства, а неизбежность его наличия связана с человеческой сущностью. Ну, все по порядку и вкратце.
Функции исторически существовавшего дикого пространства, мне кажется, прослеживается явно. Во-первых, оно, собственно, и являлось местом формирования первых архетипов, организовывавших опыт выживания коллектива, которые, можно сказать, и породили первые нормы поведения как внутри собственной общности, так и по отношению к другим организующимся общностям. Во-вторых, его наличие способствовало физическому выживанию отдельных индивидов, где человеческие нормы отступали, высвобождая место для реализации элементарных физиологических потребностей. В поздние, по сравнению с эпохой дикости, времена и в наши дни потребность в наличии дикого пространства, как мне видится, связана со следующим. Во-первых, развитие самого нормативного пространства (формирование, изменение архетипов и ценностей) невозможно без трезвого взгляда «извне», порождающего ситуацию переосмысления, что приводит к преодолению внутренних хаотических тенденций. Также развитие диктуется и тем, что наличие дикого пространства является стимулом к его упорядочиванию – освоению и утверждению в нем нормативного. Неизбежность же сохранения дикого пространства связана с рядом потребностей человека и его жизненными реалиями. Так, для человека, находящегося в ситуации выживания, ценностное содержание пространства естественным образом выхолащивается, «дичает». Или человек оказывается в диком пространстве, создавая его для себя или используя существующее, как итог бегства от культурных норм общества, стремясь к свободе от культурного насилия (если нормы им не интериоризированы); оно может быть и как средством самосохранения человека, и как формой существования его смысложизненного беспокойства. Последнее отражает сущность человека, выражающуюся в стремлении преодолевать свои границы (и культуры), творя мир собственных (иногда и новых для общества) смыслов; так что нормативно неоформленное пространства является сферой свободного творчества человека, условием развития нормативного.
Скорей всего, мораль концентрируется только в нормативном пространстве, дикое же – внеморально по сущности, хотя является местом как безнравственного, так и нравственного поведения человека (о нравственности, см. на форуме в теме «Мораль и нравственность»), что и обеспечивает его значимость для сферы морально-организованного пространства. Вот такое мое первое видение этой темы.
Ольга Зубец
Наташа! Рада Вас слышать, тем более с поддержкой. В качестве еще одного примера дикости можно привести так называемых берсерков - войнов, отождествлявших себя с наиболее опасными зверями - медведями и волками - и в ценностно-нормативном плане выпадавших из своего человеческого сообщества. Тем не менее, в ситуации опасности именно они нередко обеспечивали военную победу, т.к. не были ограничены ничем человеческим. У них не было ни дома, ни поля, никакого другого занятия. Они носили на себе знак бесчестья, который превращался в знак почета. Их кормила община, а то что было постыдным для обычного человека, становилось для них источником славы. Над ними тяготеет рок звериности, перевоплощения в зверя. Именно они – эти войны – становясь земледельцами, превращались в оборотней. Христианство обличает их в одержимости бесовскими силами, но многое от этих звере-человеков было воспроизведено в явлении рыцарства. В связи с этим я бы отметила важность и интересность связанной с диким пространством проблемы звериности, как некоторой его границы. Еще с первобытных времен проблема отношения звериного и человеческого пришла в культуру и оставалась значимой и в античности, и в средневековье. Думаю, она существует и сейчас, в слабо отрефлексированной форме. Уход в дикое пространство означал превращение в охотящегося и выживающего зверя, сбрасывающего с себя человеческую шкуру. Это было и погружение в мир животных предков. Иной формой соприкосновения звериного и человеческого стали образы кентавров, Минотавра (столь любимого Борхесом, для которого взгляд Минотавра наиболее человечен). Затем - берсерки: войны-звери. Ценностно-нормативные системы в разных образах и практиках воспроизводят некую границу между человеческим и звериным, порождающую напряжение, ощущение возможности выхода за пределы собственного человеческого существования – но не в сферу надчеловеческого, а в область до и внечеловеческого. Это – одна из возможных ценностно-нормативных границ, заслуживающих осмысления.
Яна Афанасенко
Ольга! Огромное спасибо за тему. Проблема "дикого" и "цивилизованного" пространства в современном мире актуальна, но мало исследована (чаще эта проблема встречается в трудах западных психоаналитиков, соединяющих в своих рассуждениях философию, психологию и мораль).
На мой взгляд, жизнь в пространстве цивилизованном изначально предполагает определенную нормативную и ценностную определенность. В этом контексте "архетипы ценностного бессознательного" понимаются мною как устойчивые ценностные модели, характер которых напрямую зависит от конкретного исторического контекста и типа общественного устройства.
Своим появлением общепринятые ценностные модели могут быть обязаны харизматической личности и ее сторонникам, которые воспроизводят их сначала в силу авторитета данной личности, потом - по традиции (неосознанно).
В этом смысле "цивилизованное" пространство может оказаться пространством несвободы, контроля и манипуляций (имеется ввиду навязывание коллективом определенной нормы или ценности), которое хотя и помогает адаптироваться к окружающему миру, в конечном итоге может привести к забвению человеком самого себя. Забвение это может выражаться как в "слепом" следовании значимым в данном обществе нормам и ценностям, так и в протестной форме:только нарушения или только отказа от них.
Но ценностный конфликт может иметь и положительный результат. Например, если происходит "переоценка ценностей" и человек встает на путь самопознания, разрешая себе запрещенное и открывая сокровенное. Тогда познать и пережить в полной мере свое "светлое" и "темное" начало становится возможным лишь на "дикой" территории", территории нарушения ранее значимых для человека запретов, отказа от общепринятых ценностей и понимания того, что же собственно все-таки ему по-настоящему нужно (если, конечно, нужно). В лучшем случае человек обретет целостность, внутреннюю свободу, границы и содержание которой определит он сам (формируется своя система ценностей, задающих смысл жизни) , в худшем - заработает невроз.
Если это инициация, то инициация, которая может длиться всю жизнь. Потому что "Дикая" территория здесь - это место, где человек исцеляет самого себя, издерганного или раненного цивилизацией.
Ольга Зубец
Яна! Наконец одно Ваше письмо добралось до нас! У меня несколько просто стерлось при пересылке, что особенно заставляет задуматься о несовершенстве мира.
Спасибо за поддержку темы, т.к. среди этиков она звучит непривычно. Мне кажется, идея универсальности и всеобщности, пронизывающая идею морали в Новое время, в ее неразрывности с идеей равенства привела к тому, что заводить речь о некиих границах морального пространства стало неприличным.. Тем не менее, скажем, Шелер рассматривает равенство как предпосылку ресентимента. Очевидно, что можно говорить об ограниченности пространства отдельных моральных систем. Можно также говорить об ограниченности морального в соприкосновении с эстетическим. Можно также поставить вопрос об ограниченности морального в связи с ограниченностью человеческого, ценностно-значимого человеческого в отличие от не и вне человеческого. Последнее напрямую связывается с исходными первобытными архетипами центра и дикого пространства. Где в дальнейшем проходила граница? По границе полиса или человеческой свободы? В некоторых системах ценностей неравенство выводило из пространства человеческого большую часть людей, воспринимавшихся в ценностном плане наравне с животными: по отношению к ним не возникал ни стыд ни какие-либо иные имеющие отношение к морали чувства и явления. Но эти люди не принадлежали и к области звериного – там где обитал человеко-зверь: существо, в силу своей принадлежности к дикому пространству, обладавшее невероятными возможностями и силой.
В связи с затронутой темой становится важной проблема другого. Сама эта проблема не нова в философии, но было бы интересно понять, как этот другой задается нам ценностным сознанием, принадлежит ли он пространству дома (родового центра) или дикому пространству?
Ольга Зубец
Хотела бы обратить ваше внимание, что кентавры были воспитателями многих античных героев, волчица вскормила и частично воспитала основателей Рима. Таких примеров много. Идеал социализации (и многие обряды инициации) связывался с животным началом, со звериным. Что скрывается, на ваш взгляд, за этим? Логика прихода к человеческому через преодоление звериного? Стремление выйти за физическую и духовную ограниченность человека (что реализуется в берсерках)? Что-то еще?