Этический утилитаризм Дж.Ст.Милля

Р.Г.Апресян, О.В.Артемьева, П.А.Гаджикурбанова, А.В.Прокофьев

Грант 2008–2009

Проект был направлен на подготовку нового издания трактата Дж.Ст.Милля «Утилитаризм» с полным научным аппаратом. Поэтому исследование этического утилитаризма Милля велось в главным образом в направлениях, заданных общефилософским, историко-философским контекстами и структурой данного трактата. Эти направления в самом общем виде можно обозначить следующим образом: а) утилитаризм в истории философии; б) утилитаристская моральная философия, которая включает понятие морали, принцип пользы и его обоснование; в) нормативные и д) прикладные аспекты утилитаризма Милля.

Что же касается подготовки нового издания, то начатая в первый год проекта работа по редактрированию русского перевода «Утилитаризма» издания 1900 г. постепенно трансформировалась в осуществление нового перевода, необходимость которого стала очевидной не только из-за чрезмерного количества вольностей переводчика старого издания, которые неизменно вели к затеменению и искажению смысла миллевских рассуждений, но и допущенных переводчиком множеством пропусков. Работа по переводу была в существенной своей части проделана (60%), но осталась незавершенной.

Утилитаризм в истории философии. Одна из задач исследования состояла в выяснении места классического утилитаризма в истории моральной философии. Для ее решения были проанализированы основные понятия классической утилитаристской моральной доктрины, представленной И.Бентамом и Дж.С.Миллем; обозначены точки соприкосновения и линии различия утилитаризма Милля и античного эвдемонизма.

Классический утилитаризм является разновидностью гедонистического эвдемонизма и продолжает традицию моральной философии, идущей от Аристотеля и Эпикура, в которой мораль выводится из высшей цели человеческой деятельности, отождествляемой со счастьем и удовольствием. При всем различии данных учений между ними можно обнаружить не только наличие типологического сходства, но и следы прямого влияния.

Родство эпикурейства с утилитаризмом было отмечено самим Миллем - он прямо называет Эпикура «утилитарианским писателем» и ставит его в один ряд с Бентамом. Разрабатывая одну из фундаментальных проблем утилитаристской этики – проблему различения количественных и качественных параметров принципа удовольствия и оснований предпочтения высших удовольствий низшим, Милль настаивает на том, что интеллектуальные и моральные удовольствия в большей мере способствуют нашему счастью, чем сами по себе физические наслаждения. Ссылаясь на опыт такого рода различений в эпикурейской моральной доктрине, Милль добавляет, что превосходство разумных наслаждений над телесными состоит не только в простом наборе таких «косвенных признаков», как их длительность, надежность и др., о чем говорили эпикурейцы и Бентам. С точки зрения Милля более высокие удовольствия обладают еще и неким «внутренним достоинством» - качественными характеристиками, позволяющими предпочесть их низшим удовольствиям. При этом стоит отметить, что проблематика различения качественных и количественных градаций удовольствий не является изобретением утилитаризма - своеобразная форма эпикурейского истолкования этого вопроса представлена в трактате Цицерона «О пределах добра и зла» I 11,38; II 3,10. Речь идет о различении разного рода удовольствий не по интенсивности их проявления, а по их вариативности.

В родословную утилитаризма по некоторым основаниям может быть включена и моральная концепция Аристотеля. В этическом учении Аристотеля целью моральной деятельности, ее вершиной и высшим проявлением является достижение счастья (eudaimonia). Многие характеристики нравственного бытия, данные Аристотелем, предвосхищают миллевские: моральное благо человека и его счастье совпадают - человеческое благо представляет собой деятельность души сообразно добродетели, счастье также состоит в деятельности согласно добродетели; такого рода деятельность представляет собой цель-в-себе (она избирается ради самой себя). В то же время, в отличие от утилитаристкой этики, в аристотелевской доктрине моральное добро выступает не только как форма человеческой деятельности (активности), но и как характеристика определенного состояния души морального субъекта. Еще одно отличие заключается в том, что моральная философия Аристотеля не говорит о достижении наслаждения (удовольствии) и устранении страдания как о цели моральной активности человека, то есть как о счастье. В перипатетической традиции счастье есть вид деятельности души, соответствующий ее природному назначению (ее добродетели в античном смысле слова – arete). Оно может только сопровождаться соответствующими удовольствиями, хотя последние и придают ему полноту и совершенство.

Важнейшим мотивом утилитаристской этики, отличающим ее от эвдемонистических концепций Аристотеля и Эпикура, является социальная значимость предлагаемых ею моральных императивов. Отталкиваясь от психологических и антропологических свойств человеческой природы, от присущего всем людям стремления к удовольствию и счастью, классический утилитаризм формулирует представление о социальном и политическом назначении моральной философии, в которой высшей целью нравственной деятельности выступает не личная польза субъекта моральной жизни (эгоистический интерес), а стремление к общему счастью.

Одним из устойчивых стереотипов в отношении утилитаристской моральной доктрины является тезис о том, что Бентама интересовал исключительно количественный аспект принципа удовольствия, в то время как Милль, в отличие от него, сделал попытку выделить качественные параметры понятия наслаждения. И хотя такое представление об утилитаризме разделяется целым рядом современных исследователей, оно все же кажется чересчур категоричным[1]. Сравнительный анализ решения проблемы соотношения количественных и качественных характеристик удовольствий в концепциях Милля и Бентама показал, что пристальный интерес Милля к качественной стороне наслаждений и более фундаментальная, чем у Бентама, разработка этой моральной проблемы в его доктрине позволила ему синтезировать автономию объективных ценностей человеческой жизни негедонистического характера («духовное совершенство», самоуважение, красота, порядок и истина) с убежденностью в том, что только удовольствие может служить высшей целью человеческой деятельности.

Понятие морали. Во-первых, определяя мораль Милль, вслед за Бентамом, расширил ее пространство до сообщества чувствующих существ. Иными словами, мораль не ограничивается сообществом разумных существ, т.е. человечеством. Хотя этот тезис не получает развития в Миллем по существу, сам факт его выдвижения важен, особенно в перспективе дискуссий последней трети ХХ века вокруг дилеммы антропоцентризма и нонантропоцентризма в экологической этике. Во-вторых, Милль одним из первых, в истории философии, развивая юмовскую морально-философскую лексическую традицию, употребляет термин «мораль» для обозначения всей совокупности моральных явлений. В-третьих, в определении морали Милль (а) исходит из содержательно наполненного понимания ее смысла как целеполагания в отношении наибольшего возможного счастья, которое (б) реализуется благодаря правилам и предписаниям. Милль впервые предложил определение морали как системы правил и предписаний, и это понимание морали надолго закрепилось в новейшей философии.

К этому следует добавить, что нормативной регуляцией миллевская концепция морали не исчерпывалась. Система правил и предписаний связывалась Миллем с конечной (высшей) целью человека. Эта цель отражается в высшем моральном принципе, который также выступает своего рода регулятивом, «направляющим правилом человеческого поведения». Но само такое правило оказывалось возможным, потому что все люди стремятся к удовлетворению своих желаний, и счастье, или польза заключаются в удовольствии – чистом, длительном и непрерывном удовольствии. При этом утилитаризм – это теория, направленная против эгоизма, т.е. против такой точки зрения, согласно которой добро заключается в удо­влетворении человеком личного интереса. Приемлемость или неприемлемость в каждом конкретном случае получаемого удовольствия или выгоды определяется тем, содействуют ли они достижению высшей цели, т.е. общему счастью. На этом же основываются определения (оцен­ки) явлений и событий как хороших или дурных.

Милль придает большое значение общему принципу в морали, поскольку в ней, как в любых практических делах и в отличие от точных наук, господствует дедуктивный метод и частные положения выводятся из общих: оценки «хорошо» – «дурно» вытекают из знания добра и зла, а не наоборот. В задачу моральной философии входит прояснение и совершенствование моральных правил и убеждений.

Милль обоснованно полагал, что люди в конкретных ситуациях редко руководствуются главным нравственным принципом в своих действиях. Так же и в обосновании своих действий или при оценке других невозможно перескочить от частных ситуаций к верховному принципу. Главный моральный принцип конкретизируется в менее общих принципах второго уровня, или второстепенных принципах. И если брать моральные обязанности человека, то каждая из них соотнесена с второстепенными принципами. Таковы, например, принцип справедливости, правила «не вреди», «проти­водействуй несчастью», «соблюдай интересы ближних»; сюда же, по-ви­димому, Милль относит заповеди Декалога. Эти принципы не менее значимы для морали, чем основной принцип, а степень их обязательности ничуть не менее чем у основного принципа. Милль специально подчеркивает, что дело практически никогда не обстоит так, что люди при руководстве своими действиями обращаются прямо к главному принципу. Скорее, главный принцип поддерживает другие принципы, и они уже, в свою очередь, направляют поступки человека.

Сама эта двусоставная модель регуляции поведения восходит к учению Ф.Бэкона о разного уровня принципах мышления, на что Милль сам указывал в очерке об «Истории моральной науки» Р.Блэйки. В более позднем очерке об утилитаризме Бентама, как и в «Утилитаризме» Милль уточнял, что на практике люди обходятся второстепенными принципами и нередко даже понятия не имеют о существовании главного принципа. Однако в случае конфликта между различными второстепенными принципами возникает необходимость в более общем критерии для принятия решения, и тогда роль общего основания для его разрешения играет главный принцип. В таких случаях важно осознание главного принципа и правильное его понимание. Идея двусоставности морали более чем характерна для Милля. Как отмечает Р.Крисп, наряду с другими темами, такими как основание этики и этическое познание, обоснование утилитаризма, источники человеческого счастья, моральная мотивация и моральные санкции, тема основного и второстепенных принципов обсуждается Миллем во многих работах, начиная с ранних. В этической тематике Милля лишь тема справедливости получает развитие именно в «Утилитаризме»; в предыдущих же работах она фактически не затрагивалась.

Таким образом, структура морали, по Миллю, задается иерархией главного принципа (прин­ципа пользы) и производных, или второстепенных принципов, которыми, человек руководствуется в конкретных поступках.

Принцип пользы и его обоснование. С точки зрения Милля, без осознания и формулирования фундаментального морального принципа, или «верховного принципа нравственности», этика абсолютно бессмысленна, поскольку в отличие от других наук, частные истины в которых могут выявляться без обращения к первому принципу, определение того, что следует делать в конкретном случае без ссылки на фундаментальный моральный принцип, невозможно. Поэтому этика должна начинаться с формулирования этого принципа. А задача морального философа состоит в экспликации и обосновании данного принципа.

Вслед за своим непосредственным идейным предшественником и учителем Джереми Бентамом Милль в качестве фундаментального принципа морали рассматривает принцип пользы, или принцип наибольшего счастья наибольшего количества людей. Принцип пользы в утилитаризме не просто выражает смысл данной этической концепции, но и выступает в качестве нормативного принципа, на основании которого оцениваются поступки.

Несмотря на довольно сложные отношения с самим Бентамом и с его концепцией в разные периоды жизни, Милль никогда не сомневался в той ключевой мысли Бентама, что принцип пользы является «фундаментальной аксиомой» в моральной теории. Так же, как и Бентам, Милль определяет пользу, или счастье (для обоих эти понятия практически тождественны) через удовольствие и отсутствие страдания и отождествляет пользу, удовольствие и счастье. Существенное отличие позиций Бентама и Милля состояло в том, что для Милля чрезвычайно значимым было не столько количественное, сколько и качественное различение удовольствий. Критерий выбора между удовольствиями задает компетентный судья – человек, обладающий благородным характером, чувством собственного достоинства и имеющий способность к переживанию, как низменных, так и возвышенных удовольствий и не способный выбрать низкие удовольствия в ущерб возвышенным.

Концепция счастья, лежащая в основании принципа полезности, небезосновательно оценивалась исследователями утилитаризма Милля как внутренне противоречивая. С одной стороны, Милль вполне в духе Бентама настаивает на тождестве счастья и удовольствия. А с другой стороны, вводит множество конкретизаций и уточнений, которые оказываются разрушительными для исходного тезиса. В частности, из рассмотрения чувства достоинства как необходимого условия и одного из существенных компонентов счастья – настолько существенного, что оно может потребовать от человека отказа от низших удовольствий, а иногда и осознанного принятия на себя страданий, и все это не сделает его менее счастливым, – можно сделать вывод о том, что удовольствия составляют лишь часть счастья, и поэтому отождествление счастья и удовольствия некорректно.

Четвертая глава «Утилитаризма» Милля посвящена анализу того способа, посредством которого можно обосновать принцип пользы, и его особенностей.

Сложность обоснования утилитаризма в концепции Милля определялась несколькими обстоятельствами. С одной стороны, признанием необходимости доказательства первого принципа, с другой – эмпирической и индуктивистской установкой в отношении любого рода доказательства, а с третьей – убежденностью Милля в том, что вопросы о конечных целях не подлежат доказательству, если под доказательством понимать последовательный вывод от посылок к заключению. Для обоснования конечного морального принципа Милль считает возможным использовать доказательство в более широком смысле слова. Его можно описать как убеждение разумного человека посредством некоторых рациональных доводов, принимая которые он мог бы принять утилитаризм как достоверную этическую теорию, и как основания для принятия собственных моральных решений в жизненной практике. Разъясняя подход Милля к своеобразию обоснования принципа пользы, Роджер Крисп сравнивает его с тем способом, каким можно убедить находящегося в комнате человека в том, что за окном идет дождь, а именно – просто подвести к окну и дать ему возможность самому убедиться в том, что дождь действительно идет. С точки зрения эмпирика, данный способ убеждения если не тождественен доказательству, то вполне ему эквивалентен.

Для убеждения разумного человека в приемлемости для него принципа пользы Милль апеллирует к способности его желания. Если первые принципы знания – факты, могут быть установлены при непосредственном участии чувств и внутреннего сознания, то в случае первого морального принципа такой способностью является желание. И тогда обоснование принципа пользы должно состоять в демонстрации того, что люди в действительности желают счастья как своего собственного, так и общего и ничто другое предметом желания не является. Непонимание специфики характера обоснования в морали стало основанием для критики позиции Милля со стороны Дж.Э.Мура который воспринял миллевское обоснование принципа пользы именно в качестве доказательства в строгом смысле слова и обвинил Милля в простодушном совершении натуралистической ошибки.

Нормативные аспекты утилитаризма Милля. Концепция справедливости. В пятой главе трактата «Утилитаризм» Милль обращается к одной из ключевых для утилитаристской этики проблем – проблеме объяснения того неоспоримого факта, что в живом нравственном опыте центральное место занимает понятие «справедливость», которое не только отграничивается от общей (общественной) пользы, но и ограничивает возможности суммирования интересов разных людей. Обсуждая эту проблему, утилитарист может занимать следующие позиции. Во-первых, он может отрицать моральную значимость понятия «справедливость». Во-вторых, он может использовать понятие «справедливость» в качестве синонима максимальной суммированной пользы. В-третьих, он может объявить видимое противостояние справедливости и пользы результатом напряжения, возникающего между различными видами полезности. Первые две позиции резко противопоставлены преобладающему нравственному чувству. Вторая – нацелена на установление компромисса с ним, хотя и настаивает на его частичной коррекции.

Милль встает на последнюю из этих позиций. Для ее обоснования он принимает на вооружение двухчастную аргументацию. С одной стороны, он пытается показать, что обыденное понимание справедливости не является достаточно определенным для того, чтобы стать основой этической теории, которая способна конкурировать с утилитаризмом. С другой стороны, он пытается показать, что идея пользы и принципы справедливости выступают в качестве ценностного основания и нормативно-практических выводов из него. Эти аргументационные стратегии в значительной мере противоречат друг другу, что ведет к рассогласованности некоторых фрагментов трактата.

Первоначально Милль пытается показать, что не существует такого свойства, которое присутствовало бы во всех поступках (или положениях дел), вызывающих негативную реакцию со стороны обладателей чувства справедливости. Он делает вывод, что эти случаи не связывает между собой единая «умственная нить» [163]. А затем вводит утверждение о том, что справедливость характеризуется вполне доступными для артикуляции свойствами, среди которых основное – присутствие моральных прав, принадлежащих конкретному носителю и требующих безусловного уважения всех окружающих. Если в отношении какой-то нравственной нормы невозможно выявить конкретных лиц, права которых нарушаются ее неисполнением, то перед нами норма, которая относится к сфере морали, но не к сфере справедливости. Таковы предписания щедрости, великодушия, благотворительности [168–169]. Определившись с «умственной нитью», Милль предлагает свое понимание оснований идеи справедливости, которые являются утилитаристскими: в ее основе лежит такой общезначимый и ни с чем не сравнимый вид пользы, как обеспечение индивидуальной безопасности [175–176].

Стремление создать утилитаристскую теорию справедливости поставило Милля перед лицом нескольких проблем [164–166, 191], которые не только не решены, но даже не отрефлексированы в «Утилитаризме». Во-первых, он оказался перед лицом необходимости давать ответ на вопрос о том, как пользе удается быть и основанием справедливости, и внешним по отношению к ней критерием. На вторую функцию пользы Милль явственно указывает, обсуждая ограничения законодательного оформления норм морали и случаи правомерного нарушения обязанностей справедливости. Во-вторых, он ввел такое понимание роли правил в морали, которое прямо противоречит теории, доминирующей в первых главах трактата. Там правила всего лишь заменяют громоздкий утилитаристский расчет по каждому из типичных случаев. Их применение – вопрос удобства и выбора [126]. Однако в пятой главе моральные правила, в особенности, нормы справедливости, выступают основным критерием для выяснения оправданности действия. В рамках такого подхода утилитаристское рассуждение допустимо только на уровне обоснования норм, но не на уровне обоснования конкретных поступков.

Однако пятая глава «Утилитаризма» интересна не только тем, что она дает представление о миллевском решении проблемы «справедливость и польза». По ее содержанию можно установить, каким образом представления Милля о справедливости связаны с процессом изменения исходной дефиниции этого понятия, развернувшимся на рубеже XVIII–XIX столетий. Суть этого процесса состояла в смене статуса распределительной справедливости по отношению к иным ее видам: обменивающей и карательной. Для ранних новоевропейских философов, начиная с Г.Гроция и заканчивая А.Смитом, справедливость была сопряжена с правилами, которые гарантируют личную безопасность, собственность и соблюдение договоров, но не включала в себя правил распределения доходов и богатств. На смену этой парадигме пришло такое понимание справедливости, в рамках которого реализация распределительных целей играет не меньшую роль, чем обеспечение физической неприкосновенности личности, и заметно большую, чем сохранение устойчивой системы собственности и возможностей свободного обмена. Реализация правил справедливого распределения рассматривалась при этом как ключевая обязанность любого общества как коллективного целого. В пятой главе «Утилитаризма» Милль неоднократно демонстрирует свою готовность обсуждать распределение материальных ресурсов в категориях справедливости и несправедливости. Но, что еще более важно, он оформляет нормативную основу всех сфер и проявлений справедливости именно в виде распределительного принципа. Прямым выражением утилитаристского идеала в социальной практике Милль считает «высший… критерий социальной и распределительной справедливости», состоящий в равном отношении общества ко всем, кто имеет перед ним равные заслуги [188].

Прикладные аспекты утилитаризма Милля. Прикладная проблематика была исследована на материале обсуждения Миллем проблемы смертной казни. Решение Миллем данной проблемы обусловлено его пониманием публичной функции наказания как, во-первых, справедливого воздаяния ценой меньшего страдания и, во-вторых, как средство сдерживания преступности и способствование обеспечению общественной безопасности.

Результаты проекта отображены в публикациях:

* Артемьева О.В. Предисловие к публикации: Милль Дж.Ст. Речь в защиту смертной казни // Этическая мысль. Вып. 9 / под ред. А.А.Гусейнова. М.: ИФ РАН, 2009. С. 177–182.

* Милль Дж. Ст. Речь в защиту смертной казни // Этическая мысль. Вып. 9 / под ред. А.А.Гусейнова. М.: ИФ РАН, 2009. С. 183–192 (перевод О.В.Артемьевой).

* Гаджикурбанова П.А. Summum bonum в классическом утилитаризме // Этическая мысль. Вып. 10 / под ред. А.А.Гусейнова М.: ИФ РАН. С. 114–130.

* Прокофьев А.В. Идея справедливости в «Утилитаризме» Дж.С.Милля // Философия и культура. 2008, № 10. С. 118–133, № 11, С. 137–144.

* Прокофьев А.В. Трактат «Утилитаризм» Дж.С.Милля и возникновение идеи социальной справедливости // Проблемы этики: Философско-этический альманах: Вып. 2. М.: Современные тетради, 2009. С. 5–21.