А.Н. Ерыгин. Методологическая дискуссия по истории философии и новации М.К. Петрова

Вклад М.К.Петрова в философию и историю философии оценен высоко. В.А.Лекторский отметил в этой связи значение его статьи 1969 г. в «Вопросах философии». Н.М.Мотрошилова еще на его кандидатской защите (в 1967 г.) обратила внимание на ситуационную близость позиций М.К.Петрова и Э.Гуссерля, а в последней книге – на роль как социолога науки (в сопоставлении с Мертоном). В.С.Библер был в восторге от его «Языка, знака, культуры», а его историко-культурологическая концепции сознания недавно предельно высоко оценена И.Т.Касавиным. В.С.Степин не раз упоминал о значительности вклада М.К.Петрова в философию науки и науковедение, а С.С.Неретина прямо назвала его одним из создателей науки о культуре. А.П.Огурцов и Э.М.Мирский показали новаторство ученого в области философии образования.

Вместе с тем ни концептуально оформленного представления о творческой эволюции М.К.Петрова как философа, ни развернутого анализа его историко-философских достижений, ни даже показа тех теоретических новаций, с которыми он вступил в дискуссию по методологическим вопросам истории философии, в литературе пока практически отсутствует. Остановлюсь поэтому только на общем, «суммарном» обозначении последних, с удовольствием ожидая возможной дискуссии. Существо теоретико-методологических новаций и открытий М.К.Петрова как историка философии, на мой взгляд, сводится к следующим пунктам:

1) ориентация на принципиальную, органическая связь истории философии с современностью;

2) попытка создания в особой теоретической сфере в рамках истории философии своеобразной науки о философии;

3) Рассмотрение античной, средневековой и новой философии в контексте трех форм европейского способа мысли, – собственно философии, христианской теологии и современной опытной науки (понятых в рамках «матричной» или «дисциплинарной» моделей);

4) Предельно новаторское указание на генерализирующую роль категориального потенциала древнегреческого и английского языков в судьбах культуры, философии и конкретного познания в античности и новое время;

5) «Сумасшедшая» гипотеза о роли пиратов Эгейского моря в становлении «катастрофического» варианта европейской формы социальности (мир «людей-государств»), нашедшего свое продолжение в специфике античного греческого полиса и всей античной культуры, включая ее стержневую мыслительную основу в виде философии;

6) Понимание в его сугубо сциентистском проекте, т.е. в духе принципов парадигматики в науковедческих исследованиях, роли христианской церкви и богословских споров в формировании теологии как, а с учетом этого – принципиальный взгляд, далеко выходящий в своей конкретности за рамки высказываний на этот счет о. Павла Флоренского и К.Ясперса, на теологическое происхождение науки;

7) Гипотеза о роли научно-технической революции и рефлексии над ней – в виде европейской «науки о науке» 30–60-х гг. ХХ в., а также «тихой революции» в лингвистике – в создании предпосылок для перехода из классического варианта европейского способа мысли (с системно-логическим осмыслением порядка и стабильности) в его современную, «неклассическую форму» (с первыми, адекватными предмету опытами осмысления в философии процессов порождения и обновления как, в его обозначении, миграционной способности существования и познания).