назад
Хотел, было, начать этот скетч с утверждения, что история философии является непременным источником, в ряду других, философско-проблемного анализа, но задумался и осекся: по-разному. Пожалуй, слишком сильным обобщением было бы сказать, что отечественные традиции философского образования ориентируют на непременные историко-философские пропедевтики философского анализа проблем. Видимо, скорее, это вопрос исследовательской повадки: кто-то не представляет, как возможно позитивно-теоретическое исследование без учета вклада предшествующих, великих, их проникновений и упущений; а для кого-то историко-философская контекстуализация собственного исследования сродни работе в архиве: много, много пыли. Как я могу судить по англоязычным философским журналам, глубина историко-мыслительной ретроспективы западных авторов отнюдь не поразительна. Но компенсацией этого (ну вот, я называю это «компенсацией», как будто бы видя недостаток в непристальности внимания к истории мысли) оказывается поразительная осведомленность в позициях современников, нынешних и старших, в основных дискуссиях по исследуемому вопросу в течение последних десятилетий, а то и больше. И я не могу сказать, что второй подход менее эффективен, чем первый. Так, нам неловко видеть, как в современных работах, посвященных, например, проблематике свободы, референцией идеи позитивной и негативной свободы, конечно, оказывается Исайя Берлин; возможно, совершающим с видом знатока такие отсылки Гегель и известен, но не актуален, известен ли им Августин как один из первых артикулировавших эту проблему, не уверен. У нас же сплошь и рядом при обсуждении этой проблемы сошлются и на Августина, и на Гегеля непременно; а вот Берлина в лучшем случае упомянут, и за этим упоминанием, как правило, трудно будет разглядеть удостоверение знакомства с берлиновским разбором этой проблемы по существу, не говорю о действительном и конструктивном понимании. Думаю, правильным выводом из данной констатации было бы всего лишь признание существования различных исследовательских этосов; не более того. Насколько для тех, кто не мыслит серьезного проблемного анализа без прояснения историко-философского контекста, значимы историко-философские исследования, сопряженные с предметом из разработок? Наблюдение за литературным процессом (а со знанием дела я берусь судить лишь о том, что происходит в моральной философии) показывает, что обращение к историко-философским работам соразмерно мере историко-философского внимания авторов (ведь нередко проблемный анализ ограничивается реконструкцией и сравнительным анализом различных в истории мысли позиций). Это обстоятельство само по себе не более печально, чем то, что привычка взаимного чтения и, соответственно, культура поддержания некоего общего профессионального дискурсивного пространства у нас в последние два десятилетия снизилась до минимального уровня. Но у этого обстоятельства, есть и другая сторона: насколько исследования специалистов по истории философии отвечают потребностям философско-проблемного анализа? Наверное, потребности различных философских дисциплин по-разному обеспечены историко-философскими исследованиями. В трудах по истории философии, как правило, основное внимание уделяется онтологическим, гносеологическим, социально-политическим учениям. Морально-философская проблематика не только рассматривается во вторую очередь, но и представляется как второстепенная. Так же второстепенными кажутся мыслители, для которых морально-философская проблематика была первостепенной, – в силу традиции восприятия и понимания философии в ее историческом развитии. Вопрос, актуальны ли для исследователей истории философии работы специалистов в тех или иных предметных областях, можно не ставить. Отрицательный ответ очевиден. За редким исключением, историки философии, сосредоточенные на «историко-философском процессе» в целом, не приметливы к реконструкциям отдельных элементов и тенденций этого процесса, проделываемым, так сказать, «предметными специалистами». Используя установленную Мишелем Фуко сопряженность терминов «археология» и «генеалогия» (но не фукоистское содержание этой сопряженности), можно сказать, что историки философии чаще всего выступают археологами, для которых идеи, мысли, концепции, выдвигавшиеся мыслителями прошлого, являются ценными, т.е. интересными сами по себе, между тем как «предметные специалисты» видят в истории мысли источник для генеалогии становящихся пониманий, используемых в философско-проблемных разработках в качестве краеугольных камней или даже всего лишь точек отталкивания. |
|||||
|
 |
|
    |
|
