Институт Философии
Российской Академии Наук




  Влияние античной этики на моральную философию раннего Нового времени: проблема метода исследования
Главная страница » Ученые » Научные подразделения » Сектор этики » Проекты » Моральная философия раннего Нового времени: ключевые характеристики, основные идеи и тенденции » Исследовательский семинар » Влияние античной этики на моральную философию раннего Нового времени: проблема метода исследования

Влияние античной этики на моральную философию раннего Нового времени: проблема метода исследования

В докладе на основе анализа способов построения философского текста в раннее Новое время выявляются основные методологические затруднения исследования данных текстов, с тем, чтобы в дальнейшем определить оптимальный метод изучения влияния на моральную философию раннего Нового времени философских идей предшествовавших эпох.

 

Первое методологическое затруднение составляет характерная черта новой философии, которую Д. Резерфорд определил как «широта и неоднородность источников». Если принять за ориентир разделение типов проблематизиции чтения текста, предложенный А.В. Ахутиным и С.В. Месяц, на «системно-философский», когда идеи рассматриваются как вечные и обретаемые в тексте «как бы заново», что трудно отделить от «узнавания в чужом тексте своей собственной мысли», и «историко-философский», когда формируется требование объективности – изучать строго определенный текст и без «заранее имеющейся философской позиции», то можно утверждать, что философия раннего Нового времени не знала историко-философского исследования. Более того, она не имеет какой-либо законченной формы восприятия текста и работы с ним, оказываясь своего рода подростковым периодом, когда отрицается жесткая привязка мысли к авторитету, но еще не оформлен опыт внимания к прошлому. Нет традиции школ (как в античности), нет традиции комментария (как в средние века), корпус текстов авторов прошлого еще не проработан, не сформированы еще академические стандарты ссылок и анализа мнений предшественников.

 

Как следствие в способе построения философского текста в раннее Новое время можно условно представить некоторый спектр. Отчасти движение по этому спектру раскрывает формирование новой традиции, где рефлексия относительно идей предшественников сопряжена со значительной самостоятельностью. В одном краю спектра можно наблюдать еще практически средневековое построение текста, где обильное цитирование сродни комментарию, где есть жесткая привязка мнения автора к авторитету. В центре спектра выборочное и иной раз вполне критическое обращение к чужому тексту. На другом краю – полное отсутствие каких-либо ссылок, чистая «философия от автора». Первый вариант наиболее ярко представляют работы Г. Гроция (в сочинении «О праве войны и мира» он цитирует Цицерона 260 раз, Сенеку 234, Аристотеля 150, Платона 66, Фому Аквинского 36), второй – Д. Юма (в «Исследованиях о принципах морали» он упоминает Цицерона 11 раз, Сенеку 2, Платона 5, Аристотеля с перипатетиками 3 раза), третий – Б. Спинозы (в «Этике» по одному разу упоминаются Цицерон и Сенека).

 

В такой ситуации трудно прояснить, как именно понимался тот или иной автор прошлого. А если выражаются какие-либо оценки в его адрес, то они недостаточны для внятной реконструкции. Это заставляет исследователей искать дополнительный материал – использовать не мнение автора о предшественниках, а самих предшественников. Это ведет ко второму ключевому затруднению.

 

Второе методологическое затруднение составляет неоднозначность прочтения самих источников и концепций философии предыдущих эпох.

 

Самые осторожные исследователи пытаются определить, например, каково было отношение современников автора к тому или иному мыслителю прошлого. Воссоздать таким образом интеллектуальный контекст и уже в нем определить взгляды автора. Так поступает Джеймс Мур, изучая труды Юма.

 

Более радикальный подход демонстрирует Дж. Миллер. Считая «теорию естественного закона (natural law)» ключевой для стоиков, он предлагает выявлять влияние стоиков по наличию связи естественного закона с моральными суждениями. То есть предлагает идти от античности к Новому времени, а не искать прямых отсылок к ней (что может показаться удачным в виду первого затруднения).

 

Однако Миллер использует современные историко-философские прочтения концепции естественного закона у стоиков, обозначая два способа присвоения стоического наследия: универсальный и партикулярный. В первом случае, естественный закон трактуется как «универсальный, самодовлеющий и непреложный» из которого возможна дедукция содержания конкретного действия. Во втором – закон является лишь «вспомогательным средством», а содержание поступка определяется еще и с учетом сопутствующих обстоятельств. Проецируя эти современные интерпретации на философов XVII в., Миллер находит первую интерпретацию стоицизма у Г. Гроция, а вторую у Б. Спинозы (возможности такого обнаружения в первом случае понятны, во втором – при уже упомянутом цитировании – выглядят совершенно фантастически).

 

Обратим внимание, что при универсальном подходе стоическое учение трактуется в духе Платона, а при партикулярном – в духе Аристотеля, выделение своеобразия именно стоического учения в данном случае не происходит. Возникает проблема референции авторства – почему речь идет о влиянии именно стоиков, а не Платона и Аристотеля? Но тут Миллер делает шаг в сторону: «Сравнивая две фигуры в истории философии, сложно сказать, что одна “повлияла” на другую. Это объясняется как скудостью доказательств, так и сложностью самого понятия влияния». В отношении Спинозы он особенно оговаривается: «одним из требований к утверждениям о влиянии является убедительное текстуальное (а не только концептуальное) доказательство», поэтому угадав/предположив влияние стоиков на Спинозу, он отказывается от самого утверждения, что такое влияние было.

 

Таким образом становится очевидной не только невозможность провести исследование влияния сравнительным понятийным анализом, но и несостоятельность слишком самоуверенной интерпретации. Однако становится также очевидно, что какой-либо другой, нежели отдельная концепция, предмет исследования в данной ситуации трудно найти. Так, Дж. Гордон идет по пути снятия различия между концепциями благой жизни и должного действия, чтобы показать близость обеих традиций в моральной философии. С. Джеймс считает, что связь надо искать в концепциях обязанностей и симпатии (в случае со стоиками), Д. Резерфорд – в практическом разуме (в случае с Аристотелем), а также в понимании счастья, добродетели и закона. Но все это без какой-либо строгой привязки к тексту (точнее – связывания текстов), объектный материал исследования здесь остается очень зыбким.

 

Литература

 

Ахутин А.В. Античные начала философии. СПб.: Наука, 2007. 783 с.

Гроций Г. О праве войны и мира. М.: Ладомир, 1994. 868 с.

Месяц С.В. Чтение философского текста. Круглый стол от 07.08.2007 // ΣΧΟΛΗ. 2007. Т. 1. № 2. С. 276–298.

Спиноза. Этика. М.: АСТ, 2001. 336 с.

Юм Д. Исследования о принципах морали // Юм Д. Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1996. С. 171–314.

Gordon J.-S. Modern Morality and Ancient Ethics [Электронный ресурс] // Internet Encyclopedia of Philosophy. URL: http://www.iep.utm.edu/anci-mod/#H3 (дата обращения: 29.05.2018)

James S. The passions and the good life // The Cambridge Companion to Early Modern Philosophy. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. Р. 198–220.

Miller J. Stoics, Grotius, and Spinoza on Moral Deliberation // Hellenistic and Early Modern Philosophy. N.Y.: Cambridge University Press, 2003. Р. 116–140.

Moore J. Utility and Humanity: The Quest for the Honestum in Cicero, Hutcheson, and Hume // Utilitas. 2002. № 14. Р. 365–386.

Rutherford D. The end of ends? Aristotelian themes in early modern ethics // The Reception of Aristotle’s ethics. Cambridge: Cambridge University Press, 2012. Р. 194–221.