Институт Философии
Российской Академии Наук




  Современное состояние исследований
Главная страница » Ученые » Научные подразделения » Сектор этики » Проекты » Моральная философия раннего Нового времени: ключевые характеристики, основные идеи и тенденции » Современное состояние исследований

Современное состояние исследований

За последние полстолетия было предпринято немало успешных и интересных по своим выводам попыток анализа ранненововременной моральной философии с большей или меньшей широтой исследовательского охвата. Каждое из этих обозрений проводилось под исследовательские задачи соответствующего автора или того издания, для которого оно предназначалось. Справедливости ради нужно отметить опубликованные на русском давние работы по истории этики, соответствующие предмету исследования данного проекта. Это двухтомник немецкого историка философии Ф. Йодля (История этики в новой философии. В 2 т. М.: Изд. К.Т.Солдатенков, 1896–1898) и второй том двухтомного исследования Н.Д. Виноградова, посвященный философии Д. Юма и во втором томе которого анализ этики Юма предваряется обстоятельным разбором британской этики как в целом, так и по персоналиям (Философия Давида Юма. Ч. 2: Этика Давида Юма в связи с важнейшими направлениями британской морали ХVII–ХVIII вв. М.: Тип. Имп. моск. ун-та, 1911, совр. факсмильн. изд-е. М.: Либроком, 2011). Обе работы обстоятельны и выдержаны в соответствующем методологическом ключе, благодаря чему различные теории рассматриваются структурно однотипно, но в целом работы носят дескриптивный характер.

 

Исследовательский интерес представляют работы обобщающего, в том числе, критически-обобщающего характера. Здесь в первую очередь следует указать статью Г. Энском, «Современная моральная философия» (Anscombe E. Modern Moral Philosophy // Philosophy: The Journal of the Royal Institue of Philosophy. 1958. Vol. XXXIII. № 124. P. 1–19; рус. пер. Энском Э. Современная моральная философия / Пер. с англ. А. Черняка // Логос. 2008. № 1. С. 70–91). Эта работа носит радикально критический характер и направлена на аналитические этические концепции. Их главный изъян Энском усматривала в явном или скрытом консеквенциализме – позиции, согласно которой моральное качество действия определяется в соответствии с мерой полезности предвидимых последствий. Ответственность за сложившееся положение дел, по Энском несет нововременная моральная философия, основные черты которой унаследованы современной этикой. Нововременную моральную философию отличает императивизм (что видно по исключительности в ней таких понятий, как «закон», «долг», «обязанность», «правильное и неправильное» и т.п.), при том, что она уже пережила разрыв с породившим этот императивизм контекстом – этикой божественного закона. В результате мораль в нововременном представлении, по мнению Энском, оказалась пораженной абстрактностью, бессодержательностью, хотя за ней и сохраняется повелительная сила. Нововременная моральная философия утратила содержательный критерий морали, что стало предпосылкой возникновения консеквенциализма.

 

А. Макинтайр в работе «После добродетели: исследование теории морали» (MacIntyre A. After Virtue: a Study in Moral Theory, 1st ed. Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1981, MacIntyre A. Prologue: After Virtue after a Quarter of a Century // MacIntyre A. After Virtue: a Study in Moral Theory, 3d ed. Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 2007. P. IX–XVII), следуя за Энском, подвергает современную моральную философию критике за ее неспособность решать острые моральные проблемы. Причину такой неспособности он усматривает в самом строе современной моральной философии, который оформился вместе с так называемым «проектом Просвещения». «Проект Просвещения» возник в результате устранения теологических и телеологических рамок этической мысли, создаваемых отдельными традициями понимания добродетели. В его основе лежала попытка обосновать универсальные нравственные правила, распространяющиеся на каждое разумное существо. Однако вне этих рамок любые рационализированные нравственные предписания теряют смысл. С этим связаны как крах «проекта Просвещения», так и паралич современной нормативной этики. В работе «Чья справедливость? Какая рациональность?» (MacIntyre A.Whose Justice? Which Rationality? Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1988) присутствует иная картина развития западной этической мысли. В ней Макинтайр выдвигает предположение, что разрушительные тенденции, связанные с исчезновением теологических и телеологических рамок этики, с потерей связи между философией морали и традициями практической рациональности, слабо затронули этику раннего Нового времени и развернулись в полную силу несколько позднее.

 

Дж. Шнивинд в работе «Изобретение автономии: история Новоевропейской моральной философии» (Schneewind J.B. The Invention of Autonomy: History of Modern Moral Philosophy. Cambridge: Cambridge University Press, 1998) выстраивает исторический нарратив этики раннего Нового времени, отвечая на вопрос о том, какие процессы привели к появлению этического учения И. Канта. Кантовская этика предстает в описании Шнивинда как результат поиска такого понимания морали, которое могло бы ответить на теоретические вызовы, сформировавшие три основных течения моральной философии XVI– XVIII вв. Первое – теория естественного права, в рамках которой выявление универсальных правил и институциональных механизмов обеспечения социального мира совмещалось с интерпретацией Бога в качестве сурового морального законодателя. Второе – этический перфекционизм, в рамках второго моральный долг рассматривался в качестве отражения причастности человека к божественному разуму и мировой гармонии. Культивирование этой причастности считалось косвенным способом решения проблемы мирного сосуществования. Третье – концепции, ослабляющие связь морали и религии (вплоть до полной натурализации морали), но сохраняющие при этом убежденность в способности каждого человека регулировать свое поведение в соответствии с моральными ценностями. Кантовский критический и избирательный синтез этих течений, по мнению Шнивинда, опирался на замену идеи саморегулирования моральных субъектов идеей их самозаконодательства (автономии).

 

Отталкиваясь от Шнивинда, С. Даруэлл стремится представить ранненововременную моральную философию через разнообразие предлагаемых в качестве начала морали принципов (закон, индивидуальное благо, разум, чувство). При этом он по всей видимости полагает, что определяющим для становления и развития ранненововременной моральной философии явились теории естественного права. По сути, под углом зрения теорий естественного права (которые переживают взлет в ХVI–ХVII в. и сдают позиции с конца ХVII в.) Даруэлл рассматривает всю нововременную этику (Darwell S. The Foundations of Morality: Virtue, Law, and Obligation // The Cambridge Companion to Early Modern Philosophy / Ed. D. Rutherford. Cambridge: Cambridge University Press, 2007.). Это тем более заслуживает внимания в контексте русскоязычной этический литературы, в которой этому направлению мысли до последнего времени почти не уделялось внимания. Остальные направления Даруэлл рассматривает как ответ на теории естественного права и в соотнесении с ними. При этом моральная философия И. Канта почти выпадает из его внимания. Даруэлловский подход не кажется во всех своих аспектах убедительным, но как опыт историко-этического анализа он представляет интерес.

 

Единственная работа отечественного автора по теме проекта – очерк О.Г. Дробницкого «Философия и моральное воззрение на мир» (в кн. Дробницкий О.Г. Проблемы нравственности. М.: Наука, 1977; републикация: Дробницкий Моральная философия: Избранные труды. М.: Гардарики, 2003). Его подход в известном смысле прямая противоположность тому, что был реализован Даруэллом. Важно с методологической точки зрения, что Дробницкий проводит свой анализ, исходя из определенного и более очевидного понятия морали как способа социально-нормативной регуляции поведения. Примечательно, что хотя это понятие с ярко выраженными нормативными характеристиками, Дробницкий фактически игнорирует (или не замечает) естественно-правовую традицию в развитии истории ранненововременной моральной философии. При этом внутри Нового времени именно моральная философия Канта стала для него отправным пунктом для осмысления этики Нового времени. Другим отправным пунктом был историцистски интерпретированный исторический материализм. Соответственно предстает картина нововременной моральной философии и ее развития.

 

Вопрос об отношении нововременной моральной философий к предшествующей традиции – один из ключевых, и он основательно обсуждается в современной литературе. Некоторые исследователи противопоставляют этику Нового времени традиции аристотелизма (MacIntyre A. After Virtue; Creig M. Subverting Aristotle: History, Philosophy, and Religion in Early Modern Science. Baltimore: Johns Hopkins U.P., 2014). Согласно Даруэллу, нововременную этику отличает от античной то, что в ней вопрос надлежащего действия решается при отсутствии телеологической метафизики (Darwall S. The British Moralists and the Internal 'Ought': 1640–1740. Cambridge: Cambridge U.P., 2003). В меньшей степени такое противопоставление проводится в отношении идей стоицизма, поскольку в нововременной этике были восприняты учения об обязанностях и симпатии, некоторые моменты учения об атараксии (James S. The passions and the good life // The Cambridge Companion to Early Modern Philosophy. Cambridge: Cambridge U.P., 2007). Наряду с этим обращается внимание на необходимость дифференцированного восприятия характера противопоставления и преемственности. Так, М. Стоун противопоставляет влияние «светского аристотелизма» утрате авторитета «схоластическим аристотелизмом» (Stone M. Aristotelianism and Scholasticism in Early Modern Philosophy // A Companion to Early Modern Philosophy. Berlin, 2002). Дж.-С. Гордон называет «самым распространенным стереотипом» различение античной и нововременной этики по ключевым целям (поиск благой жизни и выявление надлежащего действия) и показывает связь этих установок (Gordon J.-S. Modern Morality and Ancient Ethics // Internet Encyclopedia of Philosophy., http://www.iep.utm.edu/anci-mod/#H3)). Ч. Лармор, отчасти соглашаясь с таким различением, указывает на его несостоятельность для решения этических задач (Larmore Ch. The Morals of Modernity. Cambridge: Cambridge U.P., 2003). В целом можно выделить две позиции по вопросу о роли предшествующей традиции для развития ранненововременной моральной философии: 1) в Новое время отвергается схоластическая интерпретация Аристотеля, но влияние «аутентичного» Аристотеля, как и стоицизма, несомненно, имеет место, 2) есть принципиальные отличия между философии Аристотеля, да и всей античной философии и философии Нового времени, поэтому влияния античной традиции незначительно.

 

Процессы нравственного реформирования общества в раннее Новое время изучались преимущественно или как совокупность определенных социальных практик, бывших составной частью так наз. социального дисциплинирования (Sozialdisziplinierung; понятие предложено Г. Ойстрахом (Neostoicism and the Early Modern State. Cambridge, 1982), который отталкивался от идей М. Вебера и особенно Н. Элиаса (О процессе цивилизации. Т. 1–2. М.: СПб., 2001); на российском материале отдельные подходы к изучению практик дисциплинирования XVIII в. были предложены впервые Е.Б. Смилянской (Волшебники. Богохульники. Еретики. М., 2003), получили развитие в работах А. Лаврова, А. Брюнинга) или исследователи ограничивались изучением изменения бытовых нравов, стандартов поведения и этикетных норм в разных культурных ареалах как проявления процессов цивилизации (в Великобритании: Curtis T.C., Speck W.A. The Societies for the Reformation of Manners: a Case Study in the Theory and Practice of Moral Reform // Literature and History. 1976. Vol. III. P. 45–64; Ingram M.J. Religion, Communities and Moral Discipline in Late Sixteenth and Early Seventeenth-Century England // Religion and Society in Early Modern Europe. London, 1984. P. 177–193; в континентальной Европе: Monter E.W. Enforcing Morality in Early Modern Europe. London, 1987; Po-chia Hsia R. Social Discipline in the Reformation. London; New York, 1989; Kirchenzucht und Sozialdisziplinierung im frühneuzeitlichen Europa / Ed. H. Scilling. Berlin, 1994, др.; в многочисленных коллективных работах по вопросам конфессионализации в раннее Новое время: Katholische Reform und Konfessionalisierung / Ed. A.P. Luttenberger. Darmstadt, 2006, др.). Недостаточно разработанным оказался вопрос о том, в какой степени изменяющееся содержание моральных требований отражалось в назидательной и школьной литературе эпохи и в какой степени моральные предписания имели конфессиональную специфику. Основные подходы были намечены еще Г. Штраусом (Luther’s Hause of Learning. Indoctrination of the Young in the German Reformation. London, 1978) и получили лишь фрагментарное развитие в литературоведческих исследованиях (отдельные жанры назидательной литературы, их эволюция и специфика).