Институт Философии
Российской Академии Наук




  Этическая мысль. 2017. Т. 17. № 1.
Главная страница » Ученые » Научные подразделения » Сектор этики » Журнал «Этическая мысль» » Этическая мысль. 2017. Т. 17. № 1.

Этическая мысль. 2017. Т. 17. № 1.

 

Весь номер в формате PDF (1,57 MБ)


СОДЕРЖАНИЕ


ЭТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

А.В. Прокофьев. Почему я должен быть моральным? (теоретический контекст обоснования морали)

В статье предпринята попытка реконструировать общий теоретический контекст обсуждения вопроса об обосновании морали, то есть вопроса о том, существуют ли убедительные аргументы, подтверждающие значимость моральных ценностей и обязывающую силу моральных норм. В заостренной, личностно ориентированной форме он выражается в виде формулировки «Почему я должен быть моральным?». В моральной философии он соприсутствует и переплетается с вопросом о выявлении причин, ведущих к воспроизводству моральных убеждений и их практическому воплощению большим количеством людей («Почему люди следуют моральным требованиям?»). В современной этике существует довольно устойчивая тенденция вытеснять проблему обоснования морали за пределы круга ее исследовательских интересов. Автор демонстрирует, что этому препятствуют два обстоятельства. Во-первых, то, что человек не может перестать обсуждать нравственные ценности и нормы в перспективе деятеля (первого лица), во-вторых, то, что не учитывающие эту перспективу объяснения морали не являются достаточно полными ее объяснениями. В статье проведена критика типологии концепций обоснования морали, предложенной К. Корсгаард. По мнению автора, такие концепции следует подразделять на те, которые с помощью рациональных доводов увязывают исполнение долга с собственным благом деятеля, понятым как выгода или как счастье, и те, которые непосредственно отождествляют требования долга и голос разума. В последнем случае моральные убеждения могут восприниматься в качестве результата особого рода познания или в качестве обязательного коррелята способности применять разум в практической сфере. В заключительной части статьи проанализировано значение так называемой дилеммы Причарда для реализации проекта обоснования морали.

Ключевые слова: объяснение морали, обоснование морали, моральный скептик, разум, счастье, дилемма Причарда

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-5-17


Стивен Даруэлл. Начала морали: добродетель, закон, обязанность (перевод Р.Г. Апресяна)

Представляя основные тенденции в этике раннего Нового времени, Стивен Даруэлл исходит из того, что особую роль в ее становлении и развитии сыграла традиция естественного права, обновленная Гроцием, Пуфендорфом, Гоббсом, Локком и др. Особенности ранненововременных теорий естественного права в том, что в них наряду с всеобщим разумом была признана возможность такого принципа поведения, как эгоистический разум – в форме благоразумия: человек поступает нравственно, реализуя свое стремление к личному благу («правильно понятому»). Ранненововременные теоретики естественного права выдвинули идею нормативного порядка, направленного на ограничение стремления к осуществлению личного блага посредством социально вменяемых норм, основанных на каком-либо авторитете. В этом контексте были поставлены и обсуждались проблемы вменения, основания обязанностей и их различия, ответственности и т. д. Остальные тенденции в ранненовоременной этике Даруэлл рассматривает как полемическую реакцию на теоретические вызовы со стороны теорий естественного права. Рационалисты в лице Кадворта (как представителя кембриджского платонизма), Шафтсбери, Лейбница, Мальбранша, Спинозы, отодвигая в тень, а то и отрицая нормативную составляющую морали, считали, что моральность человека обусловлена разумным постижением им объективного порядка вещей, божественного или природного. На основе такого постижения индивид самоопределяется в качестве добродетельного. Наиболее яркая критика с позиций эгоизма была предпринята Мандевилем, который продемонстрировал неоднозначность связи мотивов и результатов (морально благие мотивы могут вести к социально пагубным последствиям); это оказало влияние на развитие утилитаризма, настаивавшего на определяющей роли результатов для моральной оценки поступков. Еще одну альтернативу теориям естественного права представляют дискуссии между сентименталистами (Хатчесоном, Юмом, отчасти Батлером) и рационалистами (Кларком, Бэлгаем, Уолластоном, Прайсом, Ридом): разногласия относительно способности (чувство или разум), посредством которой моральный агент воспринимает моральные качества, касались и оснований самой морали; в сентиментализме мораль ассоциировалась в конечном счете с добродетелью, а в рационализме – с обязанностью.

Ключевые слова: этика, моральная философия раннего Нового времени, естественное право, естественный закон, обязанность, добродетель, эгоизм, рационализм, сентиментализм, моральное чувство, разум, благоразумие, утилитаризм

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-18-47


 

ИДЕЯ СВОБОДЫ В РУССКОЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ


Н.С. Плотников. Понятия свободы: универсализм и культурная партикулярность

В тексте обозначаются контуры проблемы исторической экспликации понятия «свобода». С одной стороны, исторический анализ имеет своим следствием плюрализм семантик и контекстуализаций понятия свободы, реакцией на который является утверждение свободы как антропологической константы или универсальной нормы. С другой стороны, тезис о нормативной универсальности понятия свободы остается лишь постулатом, если он не опирается на исторически сложившийся (и институционально закрепленный) общественный консенсус относительно центральной ценности свободы. Анализ форм этого консенсуса обозначается как «герменевтика свободы», задача которой показать формирование смысловых дифференциаций в понятиях свободы в разных культурных контекстах, но также и наметить узловые точки публичной дискуссии, в которых происходит кристаллизация консенсуса относительно ключевых аспектов понятия свободы.

Ключевые слова: свобода, история понятий, универсальная норма, герменевтика, исторический консенсус, различные традиции понимания свободы

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-48-55


Р.Г. Апресян. Свобода: опыты осмысления и переживания

Идея свободы, как она предстает в русской интеллектуальной истории и общественной практике, нередко трактуется в русле, заданном Г.П. Федотовым, в котором получили разработку значения концепта «свобода», выявленные В.И. Далем. Русское чувство и понимание свободы сводится таким образом к воле как устремленности к независимости, раскрепощенности, неподотчетности, в конечном счете к своеволию и произволу, причем в крайних своих проявлениях. Не всегда уделяется внимание тому, что Федотов ассоциирует такое понимание свободы, возможно, с доминирующей, но все же не единственной тенденцией в русской традиции, а именно укорененной в наследии Московского царства ХVI в. (царская тирания, бесправие дворянства, закрепощенность крестьян). Наряду с этой тенденцией Федотов отмечает и европейское культурное влияние, как-то сказавшееся и на понимании свободы, хотя эта сторона русского культурно-исторического опыта не получила у него достаточного прояснения. Вместе с тем Федотов указывает на разность исторического опыта, соответствующего различию бытовой и гражданской свободы. В сопоставлении с Федотовым заслуживает внимания анализ свободы Б.П. Вышеславцевым, который, переосмысливая традиционную для философии дилемму негативной и позитивной свободы, подчеркивал потенциальный положительный смысл и в опыте негативной свободы, несводимой к тому, что усматривал Федотов в русской идее воли. Принимая во внимание содержание социокультурного опыта, соответствующего негативной и позитивной свободе, следует признать, что ни одно общество неспособно выжить без коммуникативных и социальных практик, предполагаемых позитивной свободой. В конкретных социально-культурных системах эти практики не всегда ассоциируются с термином «свобода»; но они выражаются в идеях, которые так или иначе сопряжены в философии с идеей свободы. Эта сопряженность идеи свободы с другими фундаментальными моральными и, шире, культурными концептами в разных формах отражена и в русской философской мысли, что можно видеть на примере В.С. Соловьева, И.А. Ильина и Н.А. Бердяева.

Ключевые слова: свобода, воля, позитивная и негативная свобода, сублимация свободы, моральный опыт, русская интеллектуальная история, Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, А. Вежбицкая, И.А. Ильин, В.С. Соловьев, Г.П. Федотов

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-56-69


С.В. Киршбаум. О границах свободы

Вопрос о границах свободы можно поставить не только в философском, но и в лингвистическом ключе. Тогда на первый план выйдет такая характеристика свободы, как полисемия, и ее границей окажутся другие значения этого слова, включая синонимические. Словари пытаются отграничить одно значение от другого, но на практике все оказывается сложнее. Строгий лексический и семантический словарный порядок может нарушаться, значения смешиваться или подменяться одно другим. Свобода и воля как раз представляют собой такой случай. Если в «Толковом словаре» В.И. Даля практически не делается разницы в определении этих двух слов, то Г.П. Федотов в своей публицистической статье «Россия и свобода» разделил понятия «свобода» и «воля», превратив их в антонимы. Воля получила у Федотова негативную характеристику, а его постулат о русскости воли стал исходным пунктом размышлений о русской свободе в когнитивной лингвистике. Если для Даля свобода и воля – это синонимы, то современные словари фиксируют их полное семантическое совпадение только в одном пункте – когда речь идет о нахождении вне тюрьмы. Через эту лазейку, однако, данные понятия могут проникать на территорию друг друга, и разговор о свободе может подменяться разговором о воле. В данной статье будет сделана попытка проследить взаимоотношения, взаимоограничения и взаимопроникновения понятий свободы и воли, следствием которых, как представляется, и становится их возможная взаимозаменяемость в русском публицистическом дискурсе.

Ключевые слова: свобода, воля, полисемия, общество, власть, насилие

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-70-79


Н.С. Василевич. Между свободным подчинением и освобожденной свободой: учение Православной Церкви о свободе

В статье рассматриваются подходы к понятию свободы в рамках двух православных социальных доктрин, выраженных в документах Русской Православной Церкви, а также в рамках всеправославного процесса подготовки к Великому и Святому Собору Православной Церкви и самого Собора. В первом случае концепция свободы представляется в сотериологической перспективе – через разделение и даже противостояние и конфликт между двумя видами свободы: свободы выбора (самоопределения, αὐτεξουσίον) и свободы от зла (ἐλευθερία). С одной стороны, свободой выбора утверждается как неотъемлемая от человеческой личности сущностная характеристика, с другой стороны, она рассматривается как источник греха, а также видится как сила, которая под влиянием греха создает угрозу человеческому достоинству, выраженному через свободу от зла. В такой концепции человек признается неспособным к самостоятельной реализации своей свободной воли, а важное значение приобретают внешние по отношению к человеку механизмы и институты регулирования свободы, принуждение, «освобождающие свободу» от греха. В документах всеправославного уровня также наблюдаются попытки избежать абсолютизации свободы выбора, которая хотя и принимается в качестве необходимой предпосылки духовного совершенствования человека, открывая возможность выбора блага, однако имплицитно включает опасность выбора зла и духовной деградации. Тем не менее в институциональном плане документы Собора сосредоточены не на внешних механизмах, обеспечивающих правильное направление свободы воли, но на гарантиях защиты пространства свободы, в котором только и может совершиться свободный выбор правильного направления воли – в форме ее свободного подчинения благу. В финальном документе Собора понятие «свобода» было сбалансировано понятием «ответственность».

Ключевые слова: свобода, самоопределение, ответственность, институты, личность, православие, грех, Святой и Великий Собор

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-80-93


 

МОРАЛЬ И ПРАКТИКА


Г. Б. Гутнер. Национальный нарратив и национальная ответственность

В статье рассматривается этическая правомерность вопроса о национальной ответственности. Значимость темы определяется необходимостью преодоления тоталитарного наследия и насущностью нравственной оценки советского прошлого. Обсуждаются прецеденты принятия ответственности за преступления, совершенные в прошлом другими людьми. Для уточнения понятия ответственности рассмотрена классификация вины, предпринятая К. Ясперсом. Особое внимание уделено понятиям нравственной и метафизической вины. Вопрос о национальной ответственности рассматривается в корреляции с понятиями национальной идентичности и национального нарратива. Тоталитарный режим создает собственный нарратив, используя потенции национального нарратива. Но поскольку нарратив тоталитарного режима создан для легитимации преступной практики, то принятие его представляет собой как нравственную, так и метафизическую вину. В статье уточнено само понятие национального нарратива. Рассмотрение этого понятия предпринято с опорой на концепции Б. Андерсона и Э. Геллнера. Описана социальная и экзистенциальная значимость национального нарратива, определена связь национального нарратива и идеологии. В статье показано, что ответственность нации может состоять в пересмотре национального нарратива, а возможно, и отказе от него. Насущность такого пересмотра вызвана тем, что преступные практики тоталитаризма, используя возможности национального нарратива, выявляют его исходную предрасположенность к оправданию тоталитарного режима и тем самым обнаруживают его моральную и метафизическую (в смысле Ясперса) несостоятельность. Однако отказ от национального нарратива означает отказ от принципиальных жизненных установок индивида и ставит его в тяжелейшую экзистенциальную ситуацию. С этим связана болезненность по отношению ко всякой критике прошлого, проявляющаяся как в германском, так и в российском массовом сознании.

Ключевые слова: ответственность, моральная вина, метафизическая вина, национальный нарратив, национальная идентичность

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-94-109


А.А. Сычев. К истокам этики юродства

В статье рассматриваются социокультурные истоки этики «юродства во Христе» как радикальной религиозно-философской формы преодоления зла. Автор акцентирует внимание на нравственной неоднозначности юродства, которая проявляется в противоречии между его высокими целями и сомнительными средствами их достижения – насмешками, скандалами и провокациями. Реконструкция основных культурных смыслов, характерных для практики юродства, осуществляется в ходе культурно-исторического анализа наиболее вероятных его источников – восточного мистицизма, деяний ветхозаветных пророков и некоторых концепций античной философии. Пренебрежение юродивых к общепринятым нормам и ценностям объясняется мистическим характером их деятельности, отрицанием показного благочестия и сознательным разрывом социальных связей, позволяющим свободно высказывать собственное мнение. Собственно юродство обосновывается в контексте христианских представлений о мудрости и морали, восходящих к текстам апостола Павла. В статье предлагается несколько взаимосвязанных попыток объяснить практику юродства с позиции христианской этики. Во-первых, юродство рассматривается как апофатическое представление религиозного нравственного идеала, т. е. удержание перед глазами окружающих типичных образцов неправильных поступков с целью вызвать отвращение к ним. Во-вторых, оно понимается как практика культурного обновления, противостоящая рутинизации моральных ценностей и норм в христианстве. В-третьих, юродство показано как попытка оказать влияние на деклассированные слои городского населения, отвергающие традиционные формы морализаторства. В-четвертых, юродство рассмотрено как специфическая форма мученичества в условиях господства христианских ценностей. Автор утверждает, что всей своей жизнью юродивые пытаются доказать, что святость – это не только безукоризненное соблюдение норм, но и отступления от них, а истинными святыми могут оказаться не самые благочестивые, а наиболее презираемые из тех, кто окружает нас.

Ключевые слова: юродство, святость, подвижничество, провокация, мистицизм, профетизм, кинизм, христианская этика

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-110-123


 

ПУБЛИКАЦИИ

А.А. Сочилин. Первый опыт истории «науки естественного права»

Cтатья является предисловием к публикации перевода первой главы («О происхождении и прогрессе науки естественного права») из трактата немецкого юриста, философа и историка Самуэля Пуфендорфа (1632–1694) «Рассмотрение недавно вызванных им самим споров относительно естественного права» (1678). В статье анализируется историческая судьба термина «естественное право» применительно к современной и ранненововременной историографии моральной философии. В качестве определяющего фактора эффективности намеченной в «О происхождении и прогрессе науки естественного права» модели истории моральной философии выделяется ретро- и проспективная рефлексивность традиции естественного права – наличие достаточно сильно развитого представления об идейных и теоретических истоках и ясного понятия о прогрессе в разработке системы естественного права. Определяется роль главы «О происхождении и прогрессе науки естественного права» в рамках всего трактата, анализируется ее структура. Выделяются три методологические установки, которым, по мысли Пуфендорфа, необходимо следовать для выполнения задачи построения «полной и приспособленной для понимания всеми народами системы в области естественного права»: 1) отвлечение от всех религиозных и теологических вопросов и ориентация на самые очевидные и потому общечеловеческие ценности; 2) последовательность, достигаемая путем выстраивания всего, что касается естественного права, в дедуктивную систему на основе ясно сформулированного принципа; 3) морально-философская фундированность – проработка знания о человеческой природе в отношении моральных действий и социального взаимодействия.

Ключевые слова: естественное право, естественный закон, история моральной философии, модели истории моральной философии, Eris Scandica, латинский язык

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-124-135


Самюэль фон Пуфендорф. О происхождении и прогрессе науки естественного права (перевод с латыни А.А. Сочилина)

В публикации представлен перевод первой главы трактата немецкого юриста, философа и историка Самуэля фон Пуфендорфа (1632–1694) «Рассмотрение недавно вызванных им самим [т. е. Пуфендорфом] споров относительно естественного права» (1678). Он входит в корпус т. н. “Eris Scandica” («Скандинавского спора»), возникшего вокруг главного труда Пуфендорфа «О праве природы и народов» (1672). Первая глава «Рассмотрения…» под заглавием «О происхождении и прогрессе науки естественного права» известна как первый текст из ряда «историй моральности» – трактатов, описывающих развитие теории естественного права в XVII – первой пол. XVIII вв. Намеченная в «О происхождении и прогрессе» модель истории естественного права в то время фактически служила моделью построения истории всей европейской моральной философии в целом. Автор описывает и анализирует предпосылки и истоки новоевропейской «науки естественного права» в ветхо- и новозаветной традиции, римском праве и древнегреческой философии, а также труды о естественном праве XVII в., включая произведения Гуго Гроция, Джона Селдена, Томаса Гоббса и Ричарда Камберленда. Все эти книги и традиции рассматриваются в контексте задачи построения «полной и приспособленной для понимания всеми народами системы в области естественного права». Главными мотивами «О происхождении и прогрессе» являются убеждение в возможности достижения прогресса в теории естественного права, констатация необходимости отстраниться от религиозных и теологических разногласий при ее разработке, а также стремление к системности, методологической выверенности учения и разработанности морально-философских оснований теории естественного права. Данный текст переводится на русский язык впервые.

Ключевые слова: «наука естественного права», естественное право, естественный закон, история моральной философии, Гроций, Селден, Гоббс, Камберленд

DOI: 10.21146/2074-4870-2017-17-1-136-149


Информация для авторов