Институт Философии
Российской Академии Наук




Расширенный поиск »
  Электронная библиотека

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  К  
Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  Ф  Х  
Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я
A–Z

Издания ИФ РАН

Русская философия


Главная страница » Книги » Электронная библиотека »

Электронная библиотека


– 254 –

 

Б.А.Захарьин

 

Категория «самавая» у панинистов

и ее место в общем и индийском языкознании1

 

«Самавая», переводимая и трактуемая В.Г.Лысенко как «присущность» (хотя, на наш взгляд, термин следовало бы переводить как «интегральность»), специалистами по индийской философии почти единодушно считается одной из центральных категорий вайшешики. Некоторые из философов делают в этой связи даже более смелые утверждения. В частности, В.Г.Лысенко, подробно проанализировавшая связи между лингвистической традицией Древней Индии и вайшешикой, идет далее, заявляя, что «категория присущности является совершенно оригинальным изобретением вайшешики, не имеющим никаких аналогов в других традициях... Лишь совокупность всех пяти категорий (вайшешики – Б.З.) может составить индивидуальную вещь, чтобы объяснить это и нужна присущность»2.

Соглашаясь с В.Г.Лысенко в связи с ее трактовкой статуса категории «samavāya» в вайшешике, мы попытаемся далее показать, что сам концепт «samavāya» разрабатывался древнеиндийскими лингвистами задолго до того, как термин стал использоваться – в рамках собственной системы понятий – вайшешиками, и что лингвистическое содержание термина и соответствующие импликации достаточно отличны от поздних вайшешиковских построений. Заметим попутно, что особенностью древнеиндийской эпистемологии в целом является использование в разных системах знания терминов, предполагающих одинаковые или весьма близкие означающие, но разные, иногда диаметрально противоположные, означаемые – достаточно вспомнить в этой связи, скажем, dharma у брахманистов и буддистов или же karman у ранних джайнов, с одной стороны, и у адвайта-ведантистов, с другой.

 

 

– 255 –

 

Поскольку классическая лингвистическая традиция Индии опирается на текст «Восьмикнижия» Панини (VI век до н.э.) и последний, таким образом, выступает в роли своебразной «лингвистической Веды», представляется разумным обратиться к условному первоисточнику («условному», ибо, как хорошо известно, у Панини имелись многочисленные предшественники-грамматисты, труды которых до нас не дошли) и посмотреть встречается ли у Панини означающее samavāya и, если да, то в каких контекстах и с каким значением.

Существительное samavāya обнаруживается в сутре 4.4.43 «Восьмикнижия» Панини в следующем окружении: samavāyan (Acc.pl.) samavaiti букв, «в сходки входит», т.е. «становится интегрированным членом сборищ, собраний, митингов и т.п.». Сама по себе сутра 4.4.43 у Панини является «содержательно-заголовочной (arthādhikāra)», и ее назначение – приписать уже введенному – в «аффиксально-заголовочной (pratyayādhikāra)3 сутре 4.4.1 – суффиксу ThaK (принадлежащему к суффиксальному классу «taddhita») вполне конкретную семантику имени деятеля. В соответствии с правилами 4.4.1 и 4.4.43 Панини от основы sam=ava=i= порождается отглагольное существительное sāmavāyika «участник сборищ».4

Вторично существительное samavāуa Панини используется в сутре 6.1.138, где оно, совершенно очевидно, не предполагает никаких терминологических импликаций и, означая «схождение, соединение», помещено в контекст правила, регулирующего появление инкремента – s – после некоторых префиксов и перед корнем kṛ= «делать». Таким образом, хотя samavāуa в трактате Панини и не является термином, некоторые характеристики этого существительного оказываются значимыми. – В частности, в ходе терминотворческих разработок ранние постпанинийские комментаторы могли обратить особое внимание на то, что у Панини прослеживается – пусть имплицитно – тесная связь между темой «интегральность, неотторжимость» у указанного существительного и суффиксами класса «taddhita», наиболее «интегральными» среди всего множества деривационных аффиксов. Подобная связь определяет путь мыслительного поиска у преемников Панини, в частности, у Катьяяны (? IV в.до н.э.)5 и у создателя «Большого Комментария» на «Восьмикнижие» Панини Патанджали6.

Отвечая на вопрос оппонента: «А какой смысл (имеет) наставление (относительно) фонем?», – Патанджали цитирует XIX (по стандартному изданию Кильхорна) варттику Катьяяны: vṛtti samavāуārtha upadehbaḥ «наставление (относительно фонем предназначено)

 

 

– 256 –

 

для упорядоченной аранжировки (фонем)». Разъясняя и уточняя формулировку Катьяяны, Патанджали сообщает: varṇānāmānupurvyeṇa saṃnivehbaḥ «аранжировка фонем в строго регулярной последовательности».

Кайята, живший много позже Патанджали (предположительно в X–XI в.н.э.) создатель комментария «Pradīpa» на «Большой Комментарий», дает более детальное разъяснение варттики Катьяяны, в частности, указывая, что выражение vṛtti samavāуārtha (см. выше) необходимо понимать как lāghavena hbāstrapravṛttyartha, т.е. «для (соблюдения требования) экономности при пользовании (правилами) трактата». И затем добавляет: hbāstrapravṛttipratyāsannatvaṃ samavāyasya darhbayati «(Патанджали) демонстрирует прямое соответствие (между понятием) «samavāуa» и упорядочиванием (правил при) использовании трактата».7

Уже в наше время, в свою очередь комментируя вышеупомянутые работы, С.Джоши и Дж.Рудберген поясняют, что Кайята, в сущности, просто воспроизвел трактовку Бхартрихари (V в.н.э.), предлагавшуюся последним в его комментарии «Mahābhāsya Dīpikā» на «Большой Комментарий» Патанджали, и замечают, что аргументация Кайяты не выглядит убедительной, т.к. Кайята попросту пытается «придать дополнительную весомость там, где изначально эта весомость не предполагалась».8

С этим утверждением однако едва ли можно согласиться. – Развертывая свои пояснения, Кайята дает отсылки на сутры 1.1.45 и 1.3.10 «Восьмикнижия» Панини. В первой из них вводится технический термин samprasāraṇa и операционно задается его содержание: igyaṇaḥ samprasāraṇam: «(операция, в соответствии с которой, гласные) i, и, ṛ, (обозначаемые контрактурой iK), замещают (комбинации соответствующих) полугласных с фонемой /а/ (символизируемые контрактурой yaN), есть «samprasāraṇa». Сутра же 1.3.10 представляет собой метаправило, регулирующее соответствия между элементами соотнесенных множеств: yathāsaṃkhyam anudehbaḥ samānām «(в случае) множеств с одинаковым числом членов (элементы) следующего по порядку множества (должны быть соотнесены с элементами предшествующего множества) в соответствии с принципом одно-однозначного соответствия». Далее Кайята показывает, что правило 1.3.10 «проявляется» в 1.1.45 исключительно по причине определенной упорядоченности фонем (varṇasannivebamāt rādevāvatiṣṭhate), и, поскольку (как демонстрировалось выше) varṇānāṃ saṃnivehbaḥ соответствует понятию «samavāya», базисом взаимосоотнесенности множеств и служит

 

 

– 257 –

 

samavāya, непосредственно со единяемая с āstrapravṛttipratyāsannatvaṃ. Суммируя в итоге взгляды всех трех панинистов, Джоши и Рудберген и сами приходят к выводу, что для «Восьмикнижия» в целом и для «Шивасутр» (т.е. морфонологического «Введения» к трактату), в частности, процедуры «упорядочивания и группирования» фонем языка оказываются «наиболее существенными»9.

Таким образом, термин samavāya, используемый Катьяяной, а затем и Патанджали в его «Введении» (paspa) к «Большому Комментарию», предполагает способность фонемных цепочек члениться на аранжированные в определенном порядке члены-фонемы и, будучи используемым в более обобщенном контексте, подразумевает внутреннюю потенцию языковой единицы к структурации. В этой связи может быть замечено, что разъяснения, предлагаемые относительно термина samavāya панинистами, начиная с Катьяяны, по сути, оказываются весьма близкими к некоторым дискуссионным положениям в теоретическом языковедении, обсуждаемым и в настоящее время. – Следует ли фонологию считать необходимой составляющей грамматического описания языка или нет? Существуют ли прямые корреляции между фонологическими моделями и грамматическими правилами, предлагаемыми для данного языка? Должна ли фонология являться необходимым пререквизитом грамматического анализа? – Эти и им подобные проблемы сущностно являют собой проблемы части в соотношении с целым, и, похоже, вопреки мнению Джоши и Рудбергена, Кайята (как и другие панинисты) вполне осознавал их значимость.

Позднее, в той части своего «Большого Комментария», которая относится к ролям и синтаксическим категориям, Патанджали использует термин samavāya в ином значении. – Ставя проблему того, может ли (если пользоваться современным языком) именная группа, репрезентирующая роли Локуса или Инструмента, замещать позицию подлежащего, Патан-джали дает утвердительный ответ, иллюстрируя его санскритским предложением sthāli pacati «горшок варит», и поясняет, что соотнесенность имени sthāli «горшок» с агенсом (kartṛ) базируется как раз на отношении «конъюнкции» (samavāya). В этом значении термин противопоставлен антонимичному vyavāya «дизъюнкция», и Патанджали поясняет дифференциацию значений при помощи другой пары антонимов: paratantrā «зависимый, детерминированный» – svatantrā «независимый, недерминированный», сообщая: samavāye sthāli paratantrā vyavāye svatantrā «(в случае отношения) samavāya, (имя) sthāli (является)

 

 

– 258 –

 

зависимым (компонентом, а в случае отношения) vyavāya – независимым». С этим, базирующимся на анализе термина samavāya утверждением Патанджали вполне корреспондирует мысль позднейшего комментатора Бхартрихари о том, что позиция субъекта может быть замещена именной группой, соотносимой с любой ролью, так как все роли находятся в отношении дополнительного распределения и являются лишь средствами реализации инвариантной Потенции (hakti).

Термин samavāya используется Патанджали и при анализе отношений грамматического словообразования, манифестируемых посредством суффиксов класса kṛt. – Порождение при посредстве kṛt отглагольных имен действия рассматривается Патанджали семантически как приобретение действием (bhāva) «субстанциеподобных» (dravyavad) характеристик, и эта трансформация и трактуется как отношение samavāya, благодаря которому имя действия оказывается способным к обозначению глубинных падежей (kāraka у Панини, sādhana в позднейшей традиции). Термин samavāya, таким образом, в этом случае предполагает на уровне содержания некую внутреннюю способность глагола (в любой из его возможных форм) соотноситься с конкретным подмножеством множества допустимых аргументов. – Параллели с различением в современной лингвистике «поверхностных» и «глубинных» структур и учением о валентностях предикатов здесь вполне очевидны.10

Рассматривая во «Введении» к своему труду проблему отношения между словом и значением, Патанджали сочувственно цитирует варттику своего предшественника Катьяяны siddhe abde arthasaṃbandhe lokataḥ «когда отношение между словом и значением оказывается установленным из узуса».11 Комментируя (в разделе 3.3.8 своего труда Vākyapadīya12) эти положения Катьяяны и Патанджали, Бхартрихари замечает, что природа указанного отношения весьма напоминает таковую samavāya и что отношение samavāya, в принципе, может устанавливаться между а) парой объектов, характеризующихся постоянством, б) парой непостоянных объектов, в) парой таких объектов, один из которых отмечен постоянством существования, а второй непостоянством; однако во всех случаях само отношение остается постоянным. Точно так же, замечает Бхартрихари, отношение между постоянным словом (abda) и его значением (artha), непостоянным по причине непостоянства соответствующего референта, все же оказывается постоянным. Развивая эту мысль Бхартрихари, его комментатор Хелараджа (живший уже в X–XI вв.н.э.) приводит конкретные

 

 

– 259 –

 

иллюстрации ко всем трем случаям: а) – это отношение между «пространством» (ākāba) и «звуком» (dhvani); б) – отношение между горшком (ghaṭa) и прикрывающим его куском темной ткани; в) – отношение между универсалией (jāti) и индивидуализированной «вещью» (dravya).

Впрочем, в последующей части своего труда (в 3.3.31) Бхартрихари модифицирует собственное утверждение и предлагает трактовать связь между словом и значением при помощи не samavāya, но при посредстве отношения «готовности» (yogyatā): слово, по мнению Бхартрихари, характеризуется постоянной готовностью к референции и, следовательно, к передаче значения. Возможно, это изменение собственной изначальной позиции было связано с тем, что, как справедливо указала В.Г.Лысенко, «для грамматиста именно концепция присущности (т. е. samavāya – Б. З.) была главной характеристикой вайшешики»13, и, вероятно, в стремлении продемонстрировать отличную от вайшешиков позицию Бхартрихари, рассматривая проблему взаимоотношения между словом и его значением – одну из центральных в языкознании – и предпочел концепцию yogyatā категории samavāya.

Бхартрихари был также одним из первых лингвистов, попытавшихся и отношение samavāya, и отношение (поверхностного) контакта (saṃyoga) рассмотреть как дополнительно распределенные варианты инвариантного «отношения вообще (sambandha)». Комментируя такой подход Бхартрихари (обозначенный в части 3.1.7 его труда), Хелараджа впоследствии замечает: «у объектов, характеризуемых отношением samavāya, их собственные составляющие (являются) Вместилищем» (...samavāyinām...svāvayavāādhāraḥ).

В разделах 3.1.17–18 своего труда Бхартрихари эксплицитно формулирует различия между двумя разновидностями «отношения вообще» и на этой основе демонстрирует суть расхождений между первичным и вторичным значениями слова: bhinnavastvдJbrayд buddhih samyogisvanuvartate | samavдyisu bhedasya grahanam vinivartate || atah samyogideJbдnдm gaunatvam parikalpyate | avivekдtpradeJbebhyo mukhyatvam samavдyinдm 11 «Концепция, базирующаяся на (представлении о) дифференциации объектов, (естественно) следует из отношения samyoga, (характеризующего эти объекты); (при наличии же у этих объектов) отношения samavдya восприятие дифференциации (объектов) не происходит. Поэтому у объектов, (характеризуемых отношением) samyoga, обнаруживается способность к (манифестации) вторичных значений, (а у) объектов, (характеризуемых отношением) samavдya, по причине

 

 

– 260 –

 

(внутренней) дифференциации (их) на множество (частей обнаруживается) способность к (манифестации) первичных значений». И далее (в 3.1.149 своего труда) Бхартрихари поясняет: upaJblesasya cдbhedastilдkдJbakatдdisu | upakдrдstu bhidyante samyogisamavдyinдm I «Отсутствие дифференциации (значений предполагается в случае отношения типа) «совмещенность», (что имеет место с объектами вида) «кунжутное семя», «пространство», «цыновка» и т.п. Вспомогательные же (по отношению к главному, всепокрывающему действию – Б.З.) акты дифференцируются (в соответствии с характеризующими объекты отношениями) samyoga и samavдya. Живший несколькими столетиями позже комментатор Хелараджа так интерпретирует последнее высказывание Бхартрихари: upaJblesa дdhдrasthдdhyeyena sambandha/i.... kate дste devadatta iti samyogina/i... tilesu tailamiti tu samavдyin-... «(Термин) upaJblesa (означает) «отношение между совмещающим и совмещаемым»... (как, например, в высказывании) «на цыновке сидит Девадатта», (когда объекты характеризуются отношением) samyoga; (в случаях же высказываний типа) «кунжутное масло – в семенах кунжута» (объекты характеризуются отношением) samavдya.

Можно констатировать, таким образом, что для позднейших па-нинистов (и, в первую очередь, для Бхартрихари и его комментатора Хелараджи) связанная с понятием samavдya проблематика имеет логико-философский характер и в очень значительной степени определяется их полемикой с представителями вайшешики. В рамках этой полемики однако следующее положение оказывается весьма важным и для лингвистов: в противовес вайшешикам, утверждавшим, что, являясь потенцией (Jbakti), samavдya нейтрализует дифференциацию причины и следствия и этим, в частности, устраняет различия между введенными Панини глубинными падежами/ ролями (kдraka) и аффиксами (vibhakti), лингво-философы констатировали независимое существование двух последних категорий. В стихе 9 раздела sдdhana-samuddeJba/i (часть I книги 3-ей труда Vаkyapadпya) Бхартрихари достаточно ясно показывает, что «потенция» манифестируется именно аффиксами (в частности, глагольными флексиями), и поэтому последние не тождественны глубинным падежам. В комментарии Хелараджи эта мысль выражена с еще большей отчетливостью:... prдtipadikena dravye «bhihite Jbaktau krtabandhд vibhaktih pravartate «(когда) субстанция бывает обозначена основой, флексия, не связанная (словообразовательными аффиксами) krt (см. выше – Б.З.), обнаруживается (букв.»проворачивается» – Б.З.) в «потенции».14

 

 

– 261 –

 

Грамматисты позднейшего времени – такие, например, как Каундаб-хатта (живший в XVII в.) – поддерживают и развивают эту концепцию Бхартрихари-Хелараджи. В частности, рассуждая о статусе Пациенса (karma-kдraka) как одного из глубинных падежей, Каундабхатта показывает, что Пациенс (как и другие роли) находится в отношении samavдya с такими постоянными компонентами значения любой глагольной основы как «активность» (vyдpдra) и «результат» (phala) – компонентами, отличными один от другого и манифестируемыми в различных субстратах. Следуя Бхартрихари, Каундабхатта демонстрирует также, что, вопреки мнению сторонников ньяи-вайшешики, «результат» как компонент значения глагольной основы не может выражаться непосредственно поверхностными аффиксами аккузатива (dvitпya), но должен трактоваться в качестве «интегрально наличествующей» (samaveta) составляющей семантики глагольной основы. В противном случае, справедливо замечает Каундабхатта, глаголы gam – «идти» и tyaj – «покидать» придется считать синонимичными, поскольку для обоих характерна аккузативная валентность, предполагающая однако разные роли: таковую «конечной точки» у gam-, но «исходной точки» у tyaj-; сравни: nagara-m gacchati «в город идет», но nagara-m tyajati «город покидает» – при устранении глубинного уровня и нейтрализации ролевых различий (если пользоваться современной терминологией) означаемые у gam – и tyaj – с неизбежностью должны оказаться идентичными. Число подобных пар глагольных основ будет достаточно большим, что противоречит практике языкового использования и навыкам коммуникантов15.

Эта полемика между Каундабхаттой и его противниками в определенной степени напоминает характерные для XX века конкурирующие концепции синтаксиса предложений: с одной стороны, вербоцентриче-скую модель, весьма близкую к таковой Каундабхатты и других грамматистов классической Индии, с другой же стороны, модель, основанную на идее субъектно-предикатного равновесия и существования особой «предикативной» связи между обеими главными составляющими предложения, то есть модель, сходную с теоретическими установками представителей ньяи-вайшешики16.

Бхартрихари был, по-видимому, первым лингвофилософом, продемонстрировавшим то, что расхождение между samavдya и samyoga как вариантами «отношения вообще» является функцией от времени: только первое, но не второе может быть охарак

 

 

– 262 –

 

теризовано как «постоянное» (nitya). Все последующие грамматисты-традиционалисты, а также многие логики и лингвофилософы придерживаются этих критериев, предложенных Бхартрихари. Например, современный санскритолог С. Джха в своей работе «Грамматика санскрита. Лингвистический и философский анализ» определяет samyoga как «vanishing or temporary relationship», а samavдya – как «relation of eternity»17. В подкрепление своих рассуждений Джха ссылается на логика Вишванатха, который в своем недавнем (1983 г.) труде, посвященном нео-ньяе, дает следующую дефиницию категории samavдya – samavдyatvam nityasambandhatvam «способность (характеризоваться категорией) samavдya (есть) способность (характеризоваться) отношением постоянства»18.

Таким образом, samavдya как термин с первичным значением «ин-тегральность» используется на всем протяжении панинистской грамматической традиции, и его употребление восходит еще ко временам Панини, хотя сам Панини и не придавал ему терминологической значимости. Совмещение исходного значения «интегрально сть» с отмеченным Патанджали значением «внутренняя способность к структурации» приводит к появлению нового, комплексного значения «отношение между целым и его частью/частями», которое с течением времени становится доминирующим в лингвистической традиции.

Еще один, и весьма важный, пункт требует разъяснения: имелись ли в самой грамматической структуре санскрита какие-либо основания для введения samavдya как собственно лингвистической категории и для соответствующего анализа и, если да, то почему эти основания не были эксплицированы Панини и его продолжателями?

На первый вопрос ответ с необходимостью является позитивным: оппозиция samavдya – samyoga для языка неслучайна и может быть подкреплена противопоставлениями форм неотчуждаемой (органической) – отчуждаемой (неорганической) принадлежности. – Имеются в виду конструкции типа (а) pitu/i saptд/i putrд/i santi «у отца имеются семеро сыновей» – (б) pitu/i parinaye sandeho «sti «у отца имеется сомнение в отношении свадьбы» 19. На первый взгляд, конструкции (а) и (б) однотипны, но в действительности (а) предполагает отношение неотчуждаемой принадлежности, являющееся прототипическим для samavдya, а (б) – отношение отчуждаемой принадлежности, прототипическое для samyoga. Доказательством этого является различное синтаксическое функционирование обеих конструкций (и им подобных): только (а),

 

 

– 263 –

 

но не (б) разрешает номинализирующую трансформацию с суффиксом обладания – va(n)t. – Сравните: (аl) saptaputravдn pitдsti «имеется отец, обладающий семью сыновьями» – *(б1) parinaye sandehavдn pitдsti * «имеется обладающий сомнением относительно свадьбы отец». Именно по причине идентичного устройства поверхностных структур в предложениях вида (а) и (б) различные семо-синтаксические импликации, детерминируемые ими, не были эксплицитно охарактеризованы Панини и панинистами, хотя на подсознательном уровне соответствующие различия могли послужить основой для контраста понятий samavдya – samyoga.

Если для санскрита категория обладания в целом с оппозицией ее граммем по признаку «отчуждаемость» оставалась скрытой, то в новых индоарийских языках она уже оказывается проявленной и на уровне поверхностной структуры – в частности, именные группы, соотнесенные с разными граммемами категории обладания, оформляются в поссессивных конструкциях разными послелогами. – Сравни, например, конструкции хинди, изосемантичные вышеуказанным санскритским: (а2) pitд ke sдt beTe haiM «отец имеет семерых сыновей» – (б2) pitд ko Jbadi ke prati sandeh hai «отец имеет сомнение в отношении свадьбы». – Как очевидно, оппозиция samavдya – samyoga, предполагающая различение неотчуждаемой – отчуждаемой принадлежности, в хинди маркируется эксплицитно: контрастом (оформляющих соотносимые с «Владельцем» именные группы) послелогов k=д/e/i: и ко. Сходным является положение и в других новоиндийских языках, для структур которых samavдya есть понятие вполне релевантное и четко манифестируемое грамматически.

 

Примечания

Статья представляет собой переработанный текст доклада, прочитанного на ХI Международной конференции по санскриту (3 – 8 апреля, Турин, Италия).

Лысенко В.Г. Дискретное и континуальное в истории индийской мысли: лингвистическая традиция и вайшешика.- Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. Москва,1998, с. 55.

Подробнее о терминах arthаdhikаra и pratyayаdhikаra в связи с классификацией суффиксов taddhita смотри работу / Bhate 1989: 2 – 3 /.

С. М. Катре в своем переводе на английский язык труда Панини дает для sаmavаyika не вполне корректный эквивалент «frequenter of the communities», опуская, тем самым, сему «интегральность» и не демонстрируя преемственности с постпанинийской лингвистической терминологией – /Karre: 490 /.

Труд Катьяяны до нас не дошел, и его комментарии-варттики на отдельные сутры Панини известны только из «Большого Комментария»Патанджали, цитирующего и интерпретирующего их, возможно, в ряде случаев достаточно произвольно.

Kielhorn, L. F. (Ed.) The Vyаkarana-mahаbhаshya of Pataсjali, 3 volumes, Bombey, Government Central Press, 1880 – 1885.

Srimat-Patanjalis» Vyаkaraхa-Mahаbhаsya, paspaJbаhnikam, with «Pradipa» of Kaiyata and edited wim«B^va-Bodhini))-Hindi-Exposition by Dr.J.S.L. Tripathi, Krishnadas Sanskrit Series 115, Varanasi, 1989, p.93 – комментарий на 19-ю (по Килхорну) варттику Катьяяны. Patanjalis» Vyаkaraфa Mahаbhаsya, PaspaJbаhnika. Introduction, Text, Translation and Notes by S.D. Joshi and J.A.F. Roodbergen, Publications of the Centre of Advanced Study in Sanskrit Class C, No.15, University of Poona, Pune, 1986, p. 187. Ук. соч.б, с.188.

См., напр.: Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка, М., Наука, 1974, с.119 – 156.

Трактовка указанной сутры Катьяяны предполагает учет поправок, предложенных в работе: S.D. Joshi and J.A.F.Roodbergen, Op.cit., p.90.

The VаkyapadFya, 3d kaццa, with the commentary PrakFrхakaprakaJba of Helаrаja, son of Bhвtirаja, Trivandrum, Government Press, ed.by SаmbaJbiva Sastri, 1935 Лысенко В.Г. Ук.соч., с. 55.

S.Iyer (ed.), VаkyapadFya of Bhartзhari with the commentary of Helаrаja, kаNDa III, Part l,Deccan College Monograph Series 21, Deccan College, Pune, 1994, p. 349. Coward, H.G. and Kunjunni Raja, K. Encyclopedia of Indian Philosophies, vol.V, The Philosophy of the Grammarians, Motilal Banarsidass,Delhi, 1990, p.259 Общее языкознание. Внутренняя структура языка, М., Наука, 1972, с.328 – 333. Jha, S. Sanskrit Grammar. Linguistic and Philosophical Analysis, Chandigarh, 1995, pp.77-8.

ViJbvanаtha, S.D. Nyаya siddhаnta muktаvаlF, Varanasi, 1983.

См.подробнее: Аракелян Варагануш, Конструкции обладания в санскрите и значение генитива в этих конструкциях. – Вестник общественных наук АН Арм.ССР, 1977, № 5, с.87 – 94. Оба санскритских примера также почерпнуты – в несколько модифицированном виде – из указанной статьи Аракеляна.