Н. Матвеева
Размышляя над Кантом. Иллюзия реальности и реальность иллюзии
«Кто тот Мастер, который делает траву зелёной?»
мастер дзэн, Догэн Дзэндзи
Некоторые, причем наиболее важные, понятия кантовской философии, такие как «чистый рассудок», «чистый разум», «трансцендентальный субъект» и др. являются абстрактными понятиями, что затрудняет однозначное соотнесение их с конкретным человеческим существом. И вследствие того, что Кант нигде четко не прописывает коррелятивной связи между ними, а мы видим в этом насущную необходимость, возьмем на себя смелость установить ее со всеми необходимыми оговорками. То есть мы будем использовать вышеозначенные понятия в контексте человеческой индивидуальности, не забывая, однако, что данные понятия являются всего лишь абстракциями, удобным и приемлемым способом описания мира и познавательных способностей человеческого разума, но ни как не самостоятельными сущностями. Чистый разум из неупорядоченности (хаоса) ощущений с помощью трансцендентальных правил (форм созерцания, категорий, способности воображения и единства апперцепции, то есть всего того, что доставляется чувственностью и обработано рассудком) конструирует весь мир явлений, который, в свою очередь, воспринимается обыденным сознанием как совокупность внешних, существующих независимо от познающего субъекта, предметов и явлений. Здесь вполне может возникнуть некоторое недоразумение. Так, например, явление солнечных лучей создается разумом из зрительных ощущений, возникающих на сетчатке глаза и в определенной зоне мозга, а сами зрительные ощущения порождаются действительными, т.е. реально существующими, солнечными лучами. Возникает замкнутый круг: то, что еще только должно быть создано (солнечные лучи), уже каким-то образом существует и поставляет материал для
собственного создания. На «самом же деле» дело обстоит следующим образом: неупорядоченность зрительных ощущений преобразуется трансцендентальным рассудком, под «руководством» чистого разума[1], во вполне определенный феномен солнечных лучей (наглядное представление, посредством которого предмет дается [1, с. 119]). Эта часть работы разума остается от нас сокрытой, неосознаваемой. И лишь после этого сформированное явление воспринимается обыденным сознанием как совершенно самостоятельно существующее. Но, ни одно явление не обладает самостоятельным существованием вне нас, они не существуют сами по себе [1, с. 77]. Кант определяет человека как существо, одновременно пребывающее в двух мирах: в мире «природы», то есть феноменов, и в мире ноуменов («царстве свободы»). Характеристики человека как «трансцендентального» или «эмпирического» субъекта, ноумена или феномена — это как бы различные проекции, перспективы того же самого человека, фиксирующие в первую очередь те функциональные определенности, в которых он предстает исследователю, самому себе или другим людям. Таким образом, понятие «трансцендентальный субъект» (представляющий собой некую познавательную установку, совокупность всех способностей и априорных знаний) несомненно является абстракцией, отвлечением от понятия конкретной человеческой личности. То есть, если из понятия «человека познающего», (или иначе «эмпирико-психологического субъекта») убрать все психологические качества, дающие почву для сомнений и релятивизма в его взглядах и восприятиях, а оставить лишь идеальные логические формы, имеющие твердые основания единственно в разуме, и сами познавательные способности, то мы и получим понятие «трансцендентального субъекта»[2]. Что же касается эмпирического субъекта, «простого смертного» человека (именно человека, а не любого другого разумного существа) как психофизического индивидуума, то здесь остается чрезвычайно много вопросов, несмотря на то, что этой теме посвящена «Антропологии с прагматической точки зрения», а также «Метафизика нравов». Здесь мы, как впрочем и остальные исследователи обращающиеся к этому вопросу, попадаем на весьма зыбкую
почву, все время рискуя провалиться в разверзающуюся под ногами бездну бесплодных размышлений о феноменальном мире, неизменно запутываясь в антиномиях старой метафизики, и едва ли не преступных фантазий о природе или сущности вещей самих по себе. Ведь человек существует в мире созданных его разумом феноменов, сам являясь феноменом для всех окружающих и что самое главное — для самого себя. Он воспринимает себя как обладателя пространственно протяженного тела изменяющегося во времени. И даже о существовании у себя души он может говорить, лишь постоянно осознавая, что она есть одно из следствий попыток его разума поставить в ряд обусловленного нечто безусловное. И как следствие остается ряд вопросов, задаваться которыми мы не имеем права: что есть человек сам по себе, какова его природа и происхождение. Сколь бессмысленно, а точнее просто безрезультатно вступать в спор, выясняя, произошел ли человек от обезьяны или его создал всемогущий творец. Мы повсюду будем натыкаться на антиномии чистого разума, попадая в сети противоречий, так как невозможно утверждать какие-либо истины относительно того, что находится за пределами возможного опыта. Если же все обстоит именно таким образом, то можем ли мы знать что-либо о природе самих априорных способностей, кроме того, что они есть, и что они именно таковы? Можно лишь повторить, вслед за Кантом, что среди априорных принципов, присутствующих в человеческом разуме посредством которых он осуществляет любого рода познание, важнейшими являются идеи пространства и времени (так называемые априорные формы созерцания), а также категории причинности, субстанции, количества и отношения. Ни одна из них не черпается из опыта, а напротив привносится в него. Так, например, нельзя с уверенностью утверждать, что все события и за пределами разума связаны причинными отношениями, однако в феноменальном мире, несомненно, отношение причинности имеет место. По всей видимости, человеческий разум является творцом, как минимум дважды. Первый уровень творения (процесс всегда неосознанный) — когда чистый разум конструирует из неупорядоченности ощущений мир явлений, который затем воспринимается человеческим сознанием как существующий независимо от познающего субъекта. Изучением этого уровня, в той или иной степени, занимается наука (и прежде всего естествознание). Ведь для того, чтобы сделать знание вообще возможным, разуму приходится навязывать опытным данным собственную познавательную природу, и поэтому человеческие знания являются не описанием внешней действительности как таковой, но в значительной мере произведением
познавательного аппарата самого субъекта. Таким образом получаемые наукой ответы, происходят из того же источника, что и вопросы, которые она ставит. Второй уровень творения — «за дело берется» эмпирический рассудок, который конструирует свой особый «туннель реальности» из того многообразия ощущений, которое остается после «наведения порядка» трансцендентальным разумом, так как вполне понятно, что мир явлений содержит слишком много информации, чтобы она могла вписаться в какую-то одну модель. Этот процесс вторичного творения может быть как сознательным и осмысленным, так и неосознанным и механическим. Исследованиями этого уровня занимаются многочисленные «науки о духе», и, в первую очередь, — психология. Первый уровень — то, что объединяет всех людей независимо от принадлежности их к разным цивилизациям, историческим эпохам, расам и сословиям. Второй — то, что позволяет учитывать психологические особенности, национальные стереотипы, релятивизм в мышлении, одним словом, — позволяет сохранить человеческую индивидуальность, в некотором роде творить по произвольной программе. Впрочем, эта последняя привилегия доступна далеко не всем, а лишь наиболее развитым в интеллектуальном плане человеческим существам. Большинство же и не подозревает о своей «силе и праве творчества». Обыденное сознание порой бывает слепым и безразличным к сложным умозрительным рассуждениям [1, с. 38]. Однако, несмотря на то, что трансцендентальный разум, и даже сам факт его существования, никак не присутствует в нашем сознании, посредством правильно направляемого использования рассудка мы можем подняться от опыта до знания о «существовании» трансцендентального разума (не будем забывать, о том, что это лишь одно из абстрактных понятий, к постулированию существования которых следует относиться весьма осторожно). Несомненно, что цель познания природы заключается в целенаправленном поиске того, «что сам разум вложил в нее». Иными словами «разум усматривает только то, что сам производит по собственному плану». Разуму следует «заставлять природу отвечать на его вопросы, а не тащиться за нею на поводу, так как в противном случае наблюдения, произведенные наудачу без заранее составленного плана, не будут объединены необходимым законом, между тем как разум ищет и требует такого закона. Со своими принципами в одной руке, с которыми должны сообразовываться явления, чтобы быть возведенными на степень закона, и с экспериментами, обдуманными в со
ответствии с принципами, в другой руке должен подходить разум к природе, чтобы получать от нее поучения ... в качестве опытного судьи, умеющего заставить свидетелей отвечать на предлагаемые им вопросы» [1, с. 19]. Но если есть как минимум два уровня «создания» природы, то обретает особое значение нахождение критерия, по которому можно было бы безошибочно подбирать, как выражается Кант, нужных свидетелей, способных ответить на вопросы о деятельности именно трансцендентального разума, выявляя тем самым его непреложные априорные законы, а не посредственные и полные противоречий установления эмпирически ориентированного рассудка. Так, например, ставя какой-либо научный эксперимент, исследователь стремится проверить возникшую у него гипотезу и, естественно, доказать ее. Так называемый «незаинтересованный наблюдатель», «объективный исследователь» существует только в воображении (или может где-нибудь среди вещей в себе и, следовательно, не доступен познанию), а не в феноменальной реальности. У «обычного» же исследователя возникает особый род абсолютно безотчетной предубежденности, внутренней настроенности на поиск определенного результата, которая, естественно, не имеет ничего общего с банальной подтасовкой данных эксперимента. Для большей ясности вышеозначенного утверждения можно привести результаты достаточно нашумевших в свое время экспериментальных измерений, до сих пор удивляющих своей противоречивостью. В 1838 году некий м-р Сэмюэл Роуботэм проводил обширные исследования у канала Олд-Бедфорд-Левэл в Кембриджшире (Англия). Протяженность этого канала между мостом Уэлни и мостом Олд-Бедфорд составляет шесть миль. Роуботэм пытался опровергнуть теорию шарообразности Земли в пользу гипотезы «плоской Земли», берущей свое начало в Священном писании. Он провел вычисления, согласно которым из-за кривизны Земли на расстоянии шести миль между двумя мостами объекты на одном из мостов должны казаться на несколько футов ниже, чем на другом. Эта разница в размерах должна быть хорошо заметна при наблюдении в телескоп, если современная теория неплоской Земли справедлива. И, разумеется, ни о какой разнице в размерах не может идти и речи, если Земля имеет форму плоского круга. Роуботэм ни разу не увидел ни малейшего отклонения в размерах, которое должно было вызываться кривизной Земли. Он многократно повторял свои эксперименты на глазах у публики. И все считали, что видят то же, что и Роуботэм. Со временем он популяризовал свои эксперименты и теории в книге «Зететическая астрономия».
К 1870-му году организованное им Зететическое общество насчитывало так много последователей, что один из них, м-р Джон Хэмпден, предложил награду в размере 500 фунтов стерлингов любому стороннику геологической теории, который сумеет повторить эксперименты Роуботэма и продемонстрировать наличие кривизны Земли. Альфред Рассел Уоллас (соавтор Дарвина в создании модели эволюции на основе естественного отбора) принял вызов и 28 сентября 1870 года повторил эксперимент, предоставив данные наблюдений, недвусмысленно указывавшие на шарообразность Земли. Судья — редактор Уолш — постановил, что м-р Уоллас победил и присудил ему награду. Но спор на этом не закончился. В 1905 году леди Элизабет Блаунт, тогдашняя глава Зететического общества, финансировала дальнейшие эксперименты на канале Олд-Бедфорд и работу фотографа Клифтона, который должен был увековечить результаты экспериментов для потомков. Они не обнаружили ни малейшей кривизны, одну лишь линейную плоскостность [4, с. 128—132, а также 7]. Вряд ли столь большую разницу в результатах исследований можно списать насчет погрешностей или же подлога, совершаемого экспериментаторами. Дело заключается в том, что человеческий разум всегда видит лишь те результаты, которые хочет и, вследствие этого, запрограммирован увидеть. Да ведь и понятно, что избавить человека от всего «человеческого» в нем можно только посредством умозрительных построений или же путем особо изощренной лоботомии. Вследствие того, что феноменальный мир слишком разнообразен, его невозможно описать с помощью какой-либо одной модели. Поэтому любая система описания, создаваемая эмпирическим рассудком, изменяет поступающую информацию. То есть из множества непрерывно поступающих сигналов большая их часть игнорируется, а оставшаяся — организуется в соответствии с выбранной системой убеждений. В результате в «реальность» вводится множество вещей, которых вообще нет (разновидность фрейдовской проекции — перенос на внешний мир того, что присуще бессознательному [см., например: 6] и, упускаются миллионы вещей, которые есть. Вероятно, именно это имел в виду Будда, называя весь воспринимаемый мир иллюзией (майя). Трудно поверить в то, что наше собственное ощущение реальности может быть в равной мере плодом нашего воображения (здесь термин «воображение» не обладает ни одним из тех значений, которые придавал ему Кант). Режиссерам хорошо известно, что в ситуации информационной перегрузки или же, напротив, при слишком кратковременном доступе к информации, когда ее часть просто не успевает дойти до
воспринимающего, зрители видят только то, на что сами себя запрограммировали. Так, например, на экране вспыхивает картина на одну секунду. На ней изображен белый человек, дерущийся с чернокожим; при этом белый человек держит в руке нож. Большинство участников эксперимента, и даже те, которые будут уверять, что они не расисты, увидят нож в руках чернокожего человека. Таков видимо один из национальных стереотипов. Или другой пример: два актера врываются на лекцию по психологии, и в дверях один делает резкий выпад рукой в сторону второго. Второй падает на пол. Почти все студенты «видят» нож в руке нападавшего. Позднее выясняется, что истинным «орудием» был банан. Очевидно сам по себе резкий выпад подразумевает нож, повседневное сознание «знает», что никто ни в кого не вонзит банан, также как оно «все еще знает» (несмотря на триста лет развития научного знания), что по вечерам солнце «заходит». И еще такой эксперимент: всех участников просят визуализировать вестибюль, по которому они проходят, чтобы попасть в аудиторию, и увидеть предметы, которые там находятся. Затем проводится опрос, сколько человек визуализируют пять разных предметов, десять, пятнадцать... Когда находится человек, сохранивший в архиве памяти самое большое количество различных предметов, все элементы из вестибюля данного человека записываются на доске, обозначенные, к примеру, числом X. Далее подсчитывается количество всех тех предметов, которые не вошли в предыдущий список, но были замечены остальными участниками. Их вносят в другой список, обозначая числом Y. Количество элементов в этом новом списке всегда выше, чем 2X. То есть, если чемпион по запоминанию из данной аудитории зарегистрировал в вестибюле 14 предметов, вся аудитория в целом регистрирует 28 и более. Этот эксперимент иллюстрирует, что два человека никогда не воспринимают одни и те же сигналы. Каким бы ни был «объективный» вестибюль, каждый проходящий по нему человек создает свой особый вестибюль, в полном соответствии с тем «туннелем реальности», в котором он привык жить. Нет двух людей, которые экзистенциально попадали бы в «один и тот же» вестибюль, даже если онтологически он один и тот же. Справедливости ради стоит отметить, что Кант также не избегал размышлений по данному поводу. Так он утверждал, что распространенное мнение о том, что чувства якобы не доставляют достоверных данных об окружающем мире, несправедливо. Чувства не могут обманывать уже вследствие того, что они вообще не производят каких-либо суждений, ответственность за ошибки всегда несет рассудок. Так человек часто принимает субъективное в своих представлениях за
объективное (считает, например, далекую башню, углов которой он не видит, круглой; море, отдаленная часть которого попадает в поле его зрения благодаря более высоким световым лучам, выше берега и т.п.) и таким образом принимает явление за опыт [2, с. 163]. Приводить примеры подобных экспериментов можно до бесконечности [см. 5, 6 и др.]. И все они свидетельствуют лишь о том, что мир (конечно же имеется в виду мир феноменов, так как никакой иной мир познать не в нашей власти) гораздо богаче и разнообразней, чем те рамки, в которые его пытается уложить наше субъективное восприятие.
Литература
1. Кант И. Критика чистого разума. Ростов н/Д.: Феникс, 1999. 2. Кант И. Антропология с прагматической точки зрения // Кант И. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М., 1994. 3. Тарнас Р. История западного мышления. М.: Крон-пресс, 1995. 4. Уплат P.A. Моя жизнь после смерти. М.: Пересвет, 2001. 5. Уилсон Р.А. Космический триггер. М.: Пересвет, 2000. 6. http://psy. 1september.ru/2002/02/2.htm12.02.04 7. http://www.atheism.ru/library/Atheolog_4.phtml 12.02.04
Примечания
[1] Последовательность именно такова вследствие того, что сам разум не имеет непосредственной связи с предметами или наглядными представлениями о них, а соотносится только с рассудком и его суждениями, извлекая из них посредством рефлексии принципы.
[2] См. например, «Критику чистого разума», где понятие «трансцендентального субъекта» разбирается Кантом достаточно подробно. |
|||||
|
 |
|