Институт Философии
Российской Академии Наук




Расширенный поиск »
  Электронная библиотека

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  К  
Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  Ф  Х  
Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я
A–Z

Издания ИФ РАН

Русская философия


Главная страница » Книги » Электронная библиотека »

Электронная библиотека


– 104 –

 

А.С. Бодрова, О.В. Никандрова

 

Взгляд из двух эпох:

Макиавелли и Кант об идеальном государстве

 

Политическая, общественная жизнь, социальная проблематика издавна составляют предмет философского осмысления, предмет философии как таковой. Феномен государства и власти, политическая организация жизни общества, историческое развитие общественных отношений нередко оказывались в центре внимания различных философских систем (здесь наиболее яркий пример, очевидно, марксизм). Государство и государственная власть, взаимоотношения между государствами, а также личность властителя-государя стали предметом философских рассуждений Никколо Макиавелли в трактате «Государь» («Il Principio») и Иммануила Канта в трактате «К вечному миру» («Zum ewigen Frieden»).

На первый взгляд может показаться, что у двух великих мыслителей нет точек схождения: слишком рознятся их философские системы и «философские репутации»; но сопоставление названных выше трактатов, объединенных, как мы уже отмечали, сходной тематикой, а также схожие интенции авторов, доказывают наличие определенной связи между философскими рассуждениями Канта и Макиавелли, представленными в данных трактатах. Следует заметить, что сама форма, «философский жанр» трактата задает схожую структуру развития философской мысли. Но при этом следует иметь в виду, что «Государь» и «К вечному миру» несколько нарушают традиционное представление о философском тексте.

В случае Макиавелли посвящение, предваряющее основной текст трактата (а обращен «Государь» к властителю Флоренции Лоренцо Медичи, внуку знаменитого Лоренцо Великолепного), вносит элементы послания-эпистолы, жанра, несомненно, более частного, ставшего особенно актуальным в эпоху Возрождения. Кантовский трактат

 

 

– 105 –

 

отличается нарочитой ироничностью тона, несовпадением исходной ситуации (кабак, на вывеске которого автор видит надпись, направившую философское рассуждение) и серьезности тематики философского рассуждения; отметим, что подобный ироничный тон — характерная черта литературы Просвещения. Таким образом, мы видим, что даже в столь незначительных деталях проявляется расхождение эпох, давших миру творения Макиавелли и Канта.

Важная точка схождения философских трактатов Макиавелли и Канта — общность авторской интенции, подчас скрытой за общими рассуждениями: ведь следует помнить, что цель обоих философских произведений — призыв к конкретному действию, понятному в контексте эпохи создания каждого из трактатов. Как для Макиавелли, так и для Канта важно призвать государей и народ (в меньшей степени) к объединению раздробленных земель Италии — в случае Макиавелли (о чем флорентийский мыслитель открыто говорит в последних главах своего философского труда), и Германии — в случае с Кантом (хотя, безусловно, немецкий философ ставит перед собой более обширную задачу — «вечный мир», договор о всеобщем единении и мирном сосуществовании всех народов).

Объединяет философские позиции Канта и Макиавелли и схожее представление о роли философа (или писателя) в отношении государства: оба они воспринимают себя способными давать практические советы в государственных делах (что касается Макиавелли, то это можно объяснить активной политической позицией, которую занимал Макиавелли во Флорентийской республике в течение довольно длительного времени своей жизни). Обосновывая свое право писать так, как он пишет, то есть давать советы властителю-государю, Макиавелли говорит в посвящении: «Как художнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватить взглядом холмы и горы, и подняться на гору, чтобы охватить взглядом долину, так и здесь: чтобы постигнуть сущность народа, надо быть государем, а чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу»[1]. Схожую идеологическую позицию занимает и Кант, причем не только в рамках трактата «К вечному миру», но и в знаменитом «Ответе на вопрос: Что такое Просвещение?».

 

* * *

 

Рассуждения Макиавелли и Канта — взгляд на схожие проблемы, но взгляд из разных эпох: Макиавелли — яркий представитель Ренессанса, Кант — эпохи Просвещения. Именно исходя из

 

 

– 106 –

 

философского контекста каждой из этих эпох — вех истории европейской культуры, необходимо оценивать систему мировоззрения каждого из философов. Следует заметить, что «идеальное государство» — формулировка относительная, условная, и у обоих философов она не встречается. Более того, оба оговаривают, что их проект не идеал, абстрактно-философское построение, а то, что надлежит воплотить в жизнь. Но с точки зрения человека нынешней эпохи, обе концепции организации государственной власти и межгосударственных отношений могут рассматриваться как философская модель, но даже не государства как такового, а его функционирования, что условно можно назвать внешней и внутренней политикой страны. Об этом и пойдет речь в данной работе.

Широко бытует точка зрения, что Макиавелли проповедует жестокость и безнравственность в политике; ему часто приписывается принцип «цель оправдывает средство». Нам хотелось бы попытаться дать иной взгляд на его концепцию. Для этого, прежде всего, постараемся восстановить точку зрения эпохи, когда был создан трактат Макиавелли.

Гуманизм часто сближают с гуманностью в современном понимании этого слова («гуманный» — человечный, отзывчивый, добрый, порядочный, как сообщает «Словарь русского языка» С.И.Ожегова). Но оснований для этого не так и много. Эпоха Возрождения ввела в культурный оборот концепцию абсолютно свободного индивида («личности»), что значит свободного и от «нравственного» закона (заметим, однако, что такие понятия, как «личность», «нравственность» нельзя, как кажется, в полной мере применять к описанию культурных ценностей Возрождения, эпохи, когда эти представления только начинали формироваться[2]). Мораль в Средние века, предшествующую Ренессансу эпоху, представляла собой, по сути, только кодекс религиозных догм. Потому человек Возрождения, сознание которого уже не может характеризоваться как исключительно религиозное, оказывался свободным и от общепринятой моральной нормы.

Понятие закона, права (в современном их понимании) в то время также не сформировалось. В состоянии подобной «неопределенности» сама жизнь в ее конкретно-реальных проявлениях, человеческая история становится точкой отсчета в философских построениях, вытесняя столь высокую в средневековой мысли роль абстрактных рассуждений, крайняя форма которых — схоластика. Макиавелли не стремится ничего изобрести. Он говорит только о том, что есть, и о том, что из этого может получиться.

 

 

– 107 –

 

Совершенно в духе эпохи Макиавелли утверждает власть личности (индивида) над историей, хотя вопрос об этом несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд. В одной из финальных глав «Государя», в которой Макиавелли рассуждает о судьбе, о том, «какова власть судьбы над делами людей и как можно ей противостоять», флорентийский философ замечает, что «судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям»[3]. Здесь наиболее ярко проявляется возрожденческая идея cвободы человека, свободы воли, возможности для человека самому решать свою судьбу; хотя и эта свобода относительна (ведь Макиавелли не отрицает власти судьбы). Макиавелли пишет: «Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. Но хотя бы и так, — разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время <...>? То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где судьба выказывает свое грозное могущество преимущественно там, где не приготовлено против нее никакого сопротивления, и направляет свои главнейшие удары в ту сторону, где нет никаких препятствий, способных ее остановить»[4]. Здесь же Макиавелли формулирует важнейшую для трактата мысль: «<...> если государь всецело полагается на судьбу, он не может выстоять против ее ударов <.. >сохраняют благополучие те, чей образ действий отвечает особенностям времени <.. >»[5]. Так утверждается активная жизненная позиция человека Возрождения, человека, призванного действовать в соответствии со временем, жить во времени, совершенствовать мир, что, безусловно, выявляет в Макиавелли яркого представителя философии Возрождения, носителя наиболее значимых идей своей эпохи.

Государь Макиавелли — личность, противопоставленная толпе, но не толпе, как абстрактному понятию, а конкретно понимаемой, со своей психологией, спецификой поведения. Макиавелли говорит о том, что бывает в жизни, исходя из личного и исторического опыта.

Однако флорентийский мыслитель делает допущение, превращающее его «практическое пособие» в идеалистический проект (с точки зрения современной эпохи): идеальный государь, каким его рисует Макиавелли, лишен человеческих качеств, кроме необходимых для достижения и сохранения власти: для такого индивида невозможна душевная слабость или, по крайней мере, ее проявление. Задача государя — быть тем, что требует время. Поведение государя,

 

 

– 108 –

 

его поступки должны быть обусловлены не его реальным характером, а необходимостью казаться таким, каким его хочет видеть народ. В связи с этим хотелось бы еще раз подчеркнуть ранее цитированное высказывание Макиавелли в посвящении к трактату: «<...> чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу»[6]. Отношение к государю, само представление о государе — точка зрения народа, и достойный властитель должен ее учитывать.

Таким образом, в идеальном властителе отсутствует человеческая личность, характер в понимании Нового времени; для человека Возрождения же — такой герой — мечта о homo universalis, человеке своего времени, способном на очень многое для достижения великой цели. «Универсальный человек» Возрождения чувствует себя в ответе за мир и свое время, его воззрения ярче всего выражены в словах Гамлета: «Век расшатался. И скверней всего, // что я рожден восстановить его» («The time is out of joint: O cursed spite, // That ever I was born to set it right»). Но категория времени понимается здесь по-иному; время ощущается как актуальный момент, в соответствии с которым и надобно действовать. По мнению автора «Государя», умение выбрать подходящее время, совершить поступок тогда, когда это необходимо, — важнейшее качество идеального государя; именно актуальный момент должен диктовать верное решение, а потому измена данному когда-то слову оправдана необходимостью теперешнего момента. Как считает Макиавелли, «если мы сумеем изменять наш образ действий, сообразуясь со временем и обстоятельствами, то счастье нам не изменит»[7].

Макиавелли рассуждает честно: государь хочет сохранить власть, приобрести славу и богатство. Чтобы этого достичь, быть «хорошим (т.е. моральным) человеком» не достаточно и даже опасно. Власть будет прочной, если в обществе нет определенного числа недовольных. Потому понятно, что государю предлагается устранить тех, кто бунтовал против него или претендовал на престол. Сделать это сразу — гораздо гуманнее, чем устраивать казни каждый год. Ныне противников власти просто сажают в тюрьму, но с другой стороны — и они не часто бросаются на правителей с оружием.

Предпосылки Канта иные. Для немецкого философа в полной мере актуальны понятия личности (согласно словарю Ожегова, «личность» — человек как носитель свойств; эти свойства, очевидно, постоянно присущи ему), характера как последовательно развивающейся сущности, но в то же время сохраняющей некоторые свои качества неизменными. Важнейшее место в философской системе Канта занимает понятие нравственности — ср. знаменитое кантовское:

 

 

– 109 –

 

звездное небо над головой и моральный закон во мне[8]. Иной является и эпоха, в которую создавался кантовский трактат. Она значительно ближе к нам, и представления о личности, присущие этой эпохе, в общем, не требуют детальной реконструкции и условно могут отождествляться с современными.

Для Канта ключевыми становятся понятия права и закона. Нигде в своей работе философ прямо не называет Макиавелли, но при внимательном сопоставлении работ возникает мысль о возможном споре, находящимся в подтексте, что наиболее ярко может быть показано на примере сравнительного анализа близких по затрагиваемой в них проблематике фрагментов философских текстов Макиавелли и Канта.

Кант впервые пытается утвердить представление о международном праве. В качестве обязательных он формулирует шесть законов, обосновывая их. Каждый из них можно сопоставить с каким-либо утверждением Макиавелли. Кант пишет: «Ни один мирный договор не должен считаться таковым, если при его заключении тайно сохраняются основы новой войны»[9]. Он объясняет это тем, что в противном случае речь идет только о перемирии, когда каждая сторона втайне готовит предлог для продолжения военных действий в будущем.

Макиавелли, рассуждая о подобных соглашениях, писал: «Множество мирных договоров стало мертвой буквой ввиду неисполнения их»[10]. Исходя из такой позиции Макиавелли, договор как таковой едва ли может занимать значимое место в политической организации внутри- или межгосударственных отношений. Ведь заключение договора отнюдь не избавляет от опасности его нарушения, тем более, если учесть взгляды флорентийского философа на то, должен ли государь оставаться верным данному когда-то слову при переменившихся обстоятельствах, в которых актуальная необходимость диктует его нарушение. Отметим также важное различие в философских системах Макиавелли и Канта, связанное с тем, что для немецкого мыслителя речь идет о «вечном мире», о постоянном соблюдении договора в будущем; эта-то самая «вечность» неприемлема для Макиавелли, философа Возрождения, более остро ощущавшего время, время актуальное, сиюминутность момента. Макиавелли в этом отношении более практичен, он исходит не из вневременных, абстрактных категорий, но из практического представления об изменчивом и быстротечном времени; и это представление подсказано самой жизнью. Высказывание флорентийского мыслителя относительно договоров и их соблюдения кажется, более чем справедливым[11] и вполне современно напоминает, что, рассуждая о должном, не следует забывать о

 

 

– 110 –

 

действительном. «Ни одно государство не может рассчитывать, чтобы, заключая тот или другой союз, оно было гарантировано этим от всякой опасности, и должно, напротив, иметь в виду, что во всяком предприятии есть что-то опасное <...>»[12].

Кант в своих рассуждениях исходит из естественной предпосылки человеческого стремления к миру. Макиавелли, напротив, находит, что «страсть к завоеваниям — дело без сомнения весьма обыкновенное и естественное: завоеватели, умеющие достигать своих целей, достойны скорее похвалы, чем порицания»[13]. Не следует считать это проявлением вопиющей безнравственности (это скорее констатация наличествующего факта, верное наблюдение «холодного ума»). К тому же следует учесть, что в эпоху Макиавелли доминировало иное отношение к войне — она признавалась необходимостью, и вовсе не такой уж неприятной. Война — способ выдвинуться и проявить себя. В ней нет ничего аморального с точки зрения той эпохи: тот, кто готов подвергать себя смертельной опасности, не может подвергаться осуждению за то, что представляет таковую для противника.

Переходя к тому, что могло бы обеспечить соблюдение мирного договора, Кант утверждает: «Постоянные армии должны со временем полностью исчезнуть. Ибо, будучи постоянно готовыми к войне, они непрестанно угрожают ею другим государствам»[14], «накопление богатств может привести к тем же результатам <...>, другие государства, усмотрев в этом военную угрозу будут вынуждены прибегнуть к упреждающему нападению (так как из <...> вооруженной силы, силы союзов и силы денег — последняя может быть наиболее надежным орудием войны)»[15]. Нам, однако, подобное утверждение представляется более чем спорным. Не пытаясь говорить о возможности подобного в будущем, заметим, что угроза войны, на наш взгляд, — наиболее действенный способ войну предотвратить, вернее таковой не допустить. Исторический опыт показывает, что относительно мирное состояние последних пятидесяти лет вызвано страхом той катастрофы, которой, без сомнения, окажется третья мировая война. Хотя, с другой стороны, та же самая угроза войны провоцирует «гонку вооружений», серьезную конкуренцию в области создания все более и более опасного и смертоносного оружия, повышенное внимание государства к обеспечению вооруженных сил, что в отечественном случае (и по сегодняшний день) дает значительный перекос в распределении бюджетных средств, когда большая часть государственных средств направляется на поддержку армии и ВПК.

 

 

– 111 –

 

К тому же приводит накопление богатств, рост экономического потенциала страны. Государство, обладающее такими «экономическими» средствами, приобретает на международной арене политическое влияние столь значительное, что нападение на него становится немыслимым. С другой стороны, самому этому государству нет никакой необходимости начинать военные действия, так как экономическим путем оно свободно добивается своих целей. Но следует помнить, что в современной ситуации самая опасная угроза исходит не от какого-либо государства в целом (что верно даже в случае с США), связанного международными политическими обязательствами и экономическими отношениями, а от узких групп экстремистов, которым «нечего терять»; а с терроризмом, как показывает международный опыт, пока не может справиться ни одна самая обученная армия. В связи с вышесказанным заметим, что в современном мире представления Макиавелли несколько утратили свою актуальность.

Хотя, безусловно, утверждение Макиавелли о том, что «<...> способны защищаться своими средствами только такие государи, которые располагают достаточным числом людей и суммами денег, чтобы во всякое время выставить значительную армию, способную выдержать битву с врагами»[16], остается, на наш взгляд, вполне правомерным. Международные конфликты последних лет со всей очевидностью показывают, что с теми, кто не располагает данными средствами, мировая общественность считаться не склонна. С другой стороны, способность защищаться вовсе не означает прямой военной угрозы. Обращаясь к тексту трактата Макиавелли, ни на минуту не следует забывать, что нас отделяет от автора не одна эпоха и что, с его точки зрения, люди должны «обладать гибкой способностью изменять свои убеждения сообразно обстоятельствам»[17]. В нынешние времена политик, чьи взгляды близки к представлениям Макиавелли, наверняка предпочел бы экономический способ воздействия.

Тем не менее «ни одно государство не может быть могущественным без собственных войск»[18]. Это правило, которое работает в наши времена. Хотя в Европе существуют значительные государства, армии которых не велики, они обладают финансовым могуществом, что, как уже говорилось, равнозначно. Кроме того, их политическое влияние несоизмеримо с влиянием стран, обладающих могущественной армией. И подобное положение дел будет сохраняться, пока в мире остаются молодые и агрессивные страны, склонные к экспансии.

С точки зрения Канта, содержание постоянной армии является нерентабельным, так что «связанные с миром расходы становятся обременительнее короткой войны, сами постоянные армии становятся

 

 

– 112 –

 

причиной вооруженного нападения»[19]. Однако следует помнить, что с того времени, когда создавался трактат немецкого мыслителя, произошли значительные изменения в организации всех без исключения сфер общественной жизни: современная постоянная армия вполне может быть (хотя в России, к сожалению, не является) не слишком обременительной для государства и его граждан, оставаясь тем не менее достаточно сильной.

«Ни одно самостоятельное государство (большое или малое — это не имеет значения) ни по наследству, ни в результате обмена, купли или дарения не должно быть приобретено другим государством»[20], — обратим внимание на модальность, выраженную в тексте философского рассуждения Канта: не должно, но приобретается. Для Канта важно показать, как межгосударственные отношения должны строиться в идеале, Макиавелли и в этом вопросе апеллирует к опыту, практике, истории, говорит о том, что происходит в реальности: «Монархии <... > образуются <...>, или входят в уже существующую, когда правители увеличивают свои владения приобретением новых стран. Приобретаются таковые страны или силой оружия <...> или мирным путем <...>»[21].

«<...> Он (государь. — А.Б., О.Н.) должен стремиться сделаться главой и покровителем соседних и менее могущественных государей, но также ослаблять тех из них, чье могущество начинает возрастать, зорко наблюдая, чтобы в управление этими мелкими государствами не вмешивался по какому-либо случаю другой правитель, настолько же могущественный, как и он <.. >»[22], «<.. > нельзя допускать, чтобы хоть один из этих мелких правителей приобретал слишком много власти; а если бы с кем-нибудь из них это и случилось, то государю легко, при помощи своих войск и расположения других мелких правителей, тотчас же ему воспрепятствовать <...>»[23]. Дело вовсе не в том, что это противоречит нашим представлениям о нравственности. Более того, это противоречит представлениям самого же Макиавелли, которыми он руководствовался в жизни, если судить по фактам его биографии. Он справедливо утверждает, что нравственный человек, которому все это претит, предпочтет остаться частным лицом и предоставит политику другим. Вспомним, что хотя он сам долгое время занимал высокий пост во Флорентийской республике, никогда не делал попытки захватить власть и стремился предотвратить саму возможность подобной попытки другими. В данном случае мы вновь имеем дело с той же практической установкой автора: это неприятное поведение, но оно принесет результат, так поступали всегда (и до сих пор поступают) — значит, надо дать описание подобной реальной практики.

 

 

– 113 –

 

Кант возражает: «Ни одно государство не должно насильственно вмешиваться в политическое устройство и управление другого государства»[24], «если соседняя держава, разросшаяся до чудовищных размеров, вызывает опасения, что она захочет подчинить соседей, поскольку она может это сделать, это не даёт право менее сильным для (объединённого) нападения на нее без предшествующего с её стороны оскорбления»[25].

В приведенном фрагменте вновь отметим присущую кантовскому философскому тексту модальность долженствования. Хотя, безусловно, Кант не создает утопии. Он прекрасно понимает, как далеко действительное от необходимого. И многие замечания мыслителя с некоторой горечью констатируют факты реальной жизни. Так, в главе «О гарантиях вечного мира» Кант говорит, что природа заставила людей стремиться к миру при помощи войны. Действительно, страх — вот возможное орудие прогресса. Со времен философа мы, по крайней мере внешне, приблизились к его идеалу, у нас есть международные организации и международный суд, и многое другое. И образованием их мы, быть может, обязаны именно страху «мирового пожара».

Главный «недостаток» трактата Канта как «практического пособия», с нашей точки зрения — тот же, что и у Макиавелли. В достижении идеала немецкий философ полагается на добрую волю личности. Исходя из его воззрений, разум должен привести человека к наибольшей честности и гуманности. Проблема только в том, что человек — вовсе не столь разумное существо. Со времен Канта немало было сказано о власти эмоций и инстинктов над человеком. И потому воплощать проект Канта должна бы та же сверхличность.

Завершая внешнеполитические и военные темы, обратимся к аспекту собственно ведения войны.

«Война есть печальное вынужденное средство в естественном состоянии <...> утвердить свои права силой. Ни одна из сторон не может быть объявлена неправой <.. >»[26], — заверяет нас Кант. Сложно сказать, почему. Ибо, в связи с логикой его рассуждений, неправой должна была бы оказаться напавшая сторона. В любом случае это знак смены взгляда на войну (по сравнению с точкой зрения, доминировавшей в эпоху Возрождения). Для человека Нового времени (вернее, для европейцев, переживших затяжную и кровопролитную Тридцатилетнюю войну 1618-1648 гг.) война подобна стихийному бедствию. «Ни одно государство во время войны с другим не должно прибегать к таким враждебным действиям, которые сделали бы не

 

 

– 114 –

 

возможным взаимное доверие в будущем <...> как <...> засылка тайных убийц, <...> нарушение условий капитуляции, подстрекательство к измене в государстве неприятеля и т.д.»[27] .

Гарантией ведения внешней политики и с точки зрения Макиавелли, и с точки зрения Канта является должная внутренняя политика. «Главнейшими основами устройства государств всякого рода служат хорошие законы и хорошо организованные войска, а <...> без хорошо организованного войска в государствах не могут поддерживаться и хорошие законы»[28] — такова точка зрения Макиавелли.

«<...> Затруднения чаще всего происходят от новых учреждений, новых государственных форм, которые они (государи. — А.Б., О.Н.) бывают вынуждены вводить, чтобы основать свое правление и обезопасить его <...>. Поэтому дело должно вести таким образом, чтобы тотчас вслед за ослаблением <...> убеждения можно было силой заставить <...> убедиться»[29], — именно для того и существует хорошее войско. При смене власти, системы государственного устройства всегда найдется часть общества, которую больше устраивали прежние порядки — в XVI веке это неминуемо вело к бунту. (Не следует забывать, что реакции прежде были резче и яростней, впрочем, мы имеем в виду только Европу.) Потому, даже вводя более справедливое государственное устройство, правитель должен быть готов к восстанию.

При этом Макиавелли вовсе не сторонник жестокой политики. С одной стороны, он указывает, что «при управлении людьми их необходимо или ласкать, или угнетать <...>, если уж приходится угнетать, то делать это следует таким образом, чтобы отнимать у них всякую возможность отмщения»[30]. Но это — горькая правда жизни, которая, к сожалению, не склонна подчиняться нравственным законам. Тем не менее из соображений простого расчета он указывает: «Хорошо организованные государства <...> заботятся о том, чтобы народ был доволен и не очень угнетен, с тем, однако же, чтобы это не сильно раздражало аристократов»[31]. На подобные фразы Макиавелли редко обращают внимание. Достоянием общественности обычно становится подборка цитат, которая скорее характеризовала бы Макиавелли как проповедника безнравственности и жестокости[32]. При внимательном же прочтении становится ясно, что это не так, и беззаконие признается лишь как вынужденный способ, и несколько раз повторяется, что «кнут» следует сменить на «пряник» при первой же возможности. Для шестнадцатого века подобное заявление может быть и вовсе сочтено вершиной гуманности, так как на практике ничего подобного не наблюдалось. Правители не желали внять словам о том, что «аристократию он

 

 

– 115 –

 

(правитель. — А.Б., О.Н.) может каждый день уничтожать или учреждать, усиливая ее значение или, если захочет, совершенно его уничтожая»[33], и предпочитали опираться именно на нее.

Очень часто Макиавелли упрекали за характеристику личности государя и за линию внутренней политики, им предлагаемую. Попробуем отнестись к его словам непредвзято. «Между тем, как живут люди, и тем, как должны они жить, — расстояние необъятное; кто для изучения того, что должно бы быть, пренебрежет изучением того, что есть в действительности, тем самым вместо сохранения приведет себя к погибели <...>»[34], «Человек, желающий в наши дни быть во всех отношениях чистым и честным, неизбежно должен погибнуть среди бесчестного большинства»[35], — исходная позиция Макиавелли. Люди, в частной жизни руководствующиеся принципами макиавеллиевского государя, с нашей точки зрения, заслуживают всяческого порицания. Но в жизни общества соблюдение честности невозможно, каждый из нас знает об этом в глубине души. И если говорить о сущем, а не о должном, Макиавелли оказывается прав.

«Государям <...> нет никакой надобности обладать в действительности <...> хорошими качествами, <...> но каждому из них необходимо показывать вид, что он всеми ими обладает <...>; действительное обладание этими качествами вредно для личного блага государей»[36], — это вовсе не значит открытой проповеди безнравственности. Речь просто идет о том, что если государь в действительности обладает этими качествами, он не сможет изменить свою политику в нужный момент. Макиавелли не раз подчеркивает, что мнение о поступках государей не всегда соответствует их сути. Особенно это очевидно на примере скупости и щедрости. Макиавелли, если перевести его представления на язык современной эпохи, говорит о том, что в культуре нашего времени называют «имиджем» правителя. «Всякий государь может и не быть добродетельным, но должен уметь казаться или не казаться таковым, смотря по обстоятельствам»[37], — ты можешь быть чем угодно, но казаться должен, чем нужно.

На первый взгляд, такая позиция кажется неприемлемой с нравственной точки зрения. Но в контексте того времени подобные утверждения интерпретируются совершенно иначе. Это не утверждение моральной вседозволенности, а скорее, напротив, сдерживающие указания. Правитель обладает абсолютной властью: это ведет к распущенности, жадности, неограниченной жестокости. «Государь не должен бояться осуждения за те пороки, без которых невозможно сохранение за собой верховной власти»[38], — но все перечисленное — ведет. Потому правитель вынужден сдерживать собственные инстинкты:

 

 

– 116 –

 

«В мирное время государи <.. > предохранены от тайных заговоров, если только не возбудили ненависти и презрения своих подданных и сумели так действовать, что народ ими доволен. Для достижения данной цели они не должны жалеть никаких усилий <.. > лучшее средство против заговоров — любовь народа»[39].

Таким образом, учитывая контекст эпохи, можно прийти к выводу, что Макиавелли вовсе не проповедует вседозволенность и безнравственность, а скорее обосновывает необходимость сдерживать себя. Но при этом он осознает, что прийти к власти и удержать ее за собой путем честным во всех отношениях довольно сложно, а потому говорит о возможном как о наличном, отдельно от моральных оценок.

Кант же рассуждает именно о должном. Его максимы гораздо больше соответствуют закону справедливости, но гораздо дальше от реального положения вещей. «<.. > Если в государственном устройстве <...> обнаружены какие-либо недостатки <...>, то необходимо — и это долг прежде всего глав государств — как можно скорее их устранить <...>, сколько бы жертв эгоизму это ни стоило. До того как появится возможность заменить лучшим устройством <...>, было бы нелепым требовать <...> немедленного устранения этих недостатков. Но можно потребовать от власть имущего, чтобы он <...> понимал необходимость изменений такого рода <...>»[40], — с точки зрения справедливости — безупречно. Очень хотелось бы, чтобы в действительности так оно и было. Но обычно изменения происходят не по доброй воле правителя, а под давлением общественности. Не следует переоценивать разумность людей — страх гораздо более действенен, чем разум. Ожидать, что «политические максимы» будут «исходить не из благополучия и счастья каждого государства <...>, а из чистого понятия правового долга»[41], также сложно. Политик, добиваясь власти, должен создать образ человека, заботящегося о благе, а не о праве. Это основано на общественном мнении, где общественность, общество понимается как единый сложный организм, подчиняющийся своим законам поведения. Кант был бы прав, если бы общество состояло из отдельных мыслящих индивидов, но пока этого не произошло, у данного утверждения останется только модальность долженствования. «Каждый уверен относительно себя самого, что он свято хранил бы понятие права и верно следовал бы ему, если бы он мог ждать того же от любого другого»[42], — но никто не верит, что он может этого ждать.

Подводя некоторый итог вышесказанному, хотелось бы заметить, что наши рассуждения отнюдь не претендуют на исчерпывающий характер; представленная работа — попытка осмысления лишь некоторой части широкого спектра философских проблем, рассматриваемых Кантом и Макиавелли в трактатах «К вечному миру» и «Государь»

 

 

– 117 –

 

Как кажется, именно сопоставительный анализ на первый взгляд столь несхожих философских систем более четко показывает специфику мировоззрения их создателей, особенности развития философской мысли разных эпох, представителями которых являются Иммануил Кант и Никколо Макиавелли. Для нас было важно указать на то, что позиции этих двух мыслителей не во всем противоположны друг другу и что возможен иной, отличный от традиционного, устоявшегося, взгляд на их идеи. Каждый из рассмотренных нами деятелей философской мысли творил в свою эпоху, и только принимая во внимание контекст, можно истолковывать их позиции. И потому, признавая значимость и величие Канта, хочется еще раз напомнить, что «мимо жестких соображений флорентинца не мог, начиная с Шекспира, Сервантеса и Спинозы, пройти никто, кого волновало испытание индивидуальной жизни и души социальной практикой <...>», Макиавелли «вывел» центральные проблемы гуманизма «через узкую протоку Возрождения непосредственно на просторы культуры последующих веков»[43].

 

Примечания

 



[1] Макиавелли Н. Государь. Минск, 1998. С. 18.

 

[2] Ср. высказывание Л.М.Баткина, характеризующее особенности культуры Ренессанса: «Ни об одной культуре вплоть до Нового времени вот уж нельзя было бы сказать, что она пребывала «в поисках индивидуальности», т.е. стремилась уяснить и обосновать независимое достоинство особого индивидуального мнения, вкуса, дарования <...> Получив первые импульсы в итальянском Возрождении, пройдя череду сложных превращений от ХУЛ в. до романтиков, лишь с конца Просвещения эта идея вполне сформировалась..» (Баткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989. С. 3)

 

[3] Макиавелли Н. Государь. С. 115.

 

[4] Там же.

 

[5] Там же. С. 118.

 

[6] Там же. С. 18.

 

[7] Там же. С. 117.

 

[8] Кант И. Критика практического разума // Кант И. Собр. соч.: В 6 т. Т. 4, ч. 1. М., 1965. С. 499.

 

[9] Там же. С. 6.

 

[10] Макиавелли Н. Государь. С. 85.

 

[11] Множество примеров тому дает история, к которой столь часто обращается Макиавелли; в новейшей истории России самый яркий пример, пожалуй, знаменитый пакт Молотова-Риббентропа и секретный протокол, подписанный Германией и Советским Союзом в августе 1939 г., отнюдь не предотвративший нападения фашистской Германии на Россию.

 

[12] Макиавелли Н. Государь. C. 29.

 

[13] Там же. C. 108.

 

[14] Кант И. К вечному миру. C. 8.

 

[15] Там же. C. 8.

 

[16] Макиавелли Н. Государь. C. 58.

 

[17] Там же. C. 86.

 

[18] Там же. C. 58.

 

[19] Кант И. К вечному миру. C. 7.

 

[20] Там же. C. 19.

 

[21] Макиавелли Н. Государь. C. 58.

 

[22] Там же. C .25.

 

[23] Там же.

 

[24] Кант И. К вечному миру. C. 9.

 

[25] Там же. C. 53.

 

[26] Там же. C. 10.

 

[27] Там же.

 

[28] Макиавелли Н. Государь. С. 63.

 

[29] Там же. С. 38-39.

 

[30] Там же. С. 24.

 

[31] Там же. С. 90.

 

[32] Так воспринимали флорентийского мыслителя уже в саму же эпоху Возрождения, всего век спустя — например, Ричард Ш в хронике Шекспира свое поведение, осуждаемое автором как явно аморальное, оправдывает, ссылаясь на Макиавелли. Показателен и современный термин «макиавеллизм» — «политика, основанная на культе грубой силы, пренебрежении нормами морали <...>, коварство, вероломство» (Словарь иностранных слов. Изд. 11-е,. М., 1984. С. 290).

 

[33] Макиавелли Н. Государь. С. 55.

 

[34] Там же. С. 76.

 

[35] Там же.

 

[36] Там же. C. 86.

 

[37] Там же. C. 76.

 

[38] Там же. C. 77.

 

[39] Там же. C. 89.

 

[40] Кант И. К вечному миру. C. 40.

 

[41] Там же. C. 47.

 

[42] Там же. С. 43-44.

 

[43] Баткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989. С. 242.